Возвышенное и земное   ::   Вейс Дэвид

На улице стоял пронизывающий холод, но присутствие друзей согревало Леопольда. Церемония крещения прошла гладко, и понемногу его мрачные предчувствия рассеялись. Он с гордостью записал в церковной книге: «Иоганнес Хризостомус Вольфгангус Теофилус Моцарт, родился 27 января 1756 года. Отец: Иоганн Георг Леопольд Моцарт, родился 14 ноября 1719 года в городе Аугсбурге.

Мать: Анна Мария Пертль Моцарт, родилась 25 декабря

1720 года в городе Санкт-Гильгепе.

Сестра: Мария Анна Вальбурга Моцарт, родилась 30 июля 1751 года в городе Зальцбурге».

Но, заворачивая младенца в теплое шерстяное одеяльце, чтобы защитить от январской стужи, он испытывал некоторое беспокойство. Когда Леопольд объявил, что его сын должен стать музыкантом, аббат Буллинтер возразил:

– Безнравственные слова. Он станет тем, кем ему от бога быть предначертано.

– Конечно, – согласился Леопольд. Кто же станет противоречить важному духовному лицу, пусть даже своему другу? И все же он думал, что этот приземистый пожилой иезуит неправ. Поэтому, когда Буллингер сказал: «Мальчику посчастливилось, что он родился в Зальцбурге – это такой прекрасный город», – Леопольд подумал: все зависит от того, что сможет получить здесь Вольферль в смысле музыки.

Первым воспоминанием Вольферля был звук органа. Это случилось во время церковной службы два года спустя. Раздались громоподобные, оглушительные звуки, от которых у него заболели уши. Он побледнел и расплакался.

Мама смутилась, а Папа прикрыл ему уши руками, и он успокоился. Папа шепнул:

– Он совершенно прав, Анна Мария, орган не в меру громок.

– Ты не сердишься на Вольферля?

– Я горжусь им.

Мама прижала к себе Вольферля, и это он тоже запомнил.

Скоро мальчик начал различать многие звуки. Ему уже исполнилось два года, это был большеголовый, голубоглазый ребенок, белокурый, со светлой нежной кожей. Мальчик был вполне здоров, хотя и маловат ростом для своего возраста. Он умел немного ходить – если держался за кого-нибудь или за что-нибудь, – но по-настоящему волновали его только звуки. В комнате был стол, за которым его кормили, а он любил поесть; были окна, из которых можно было смотреть на прохожих, и ему нравилось это занятие; можно было играть с Наннерль, когда она не занималась с Папой, но самыми счастливыми были минуты, когда он слышал какие-то новые звуки. Дождь стучал по окнам, и это приводило его в восторг. Оп прислушивался к ветру, хотя часто шум был громким и пугающим. Тиканье часов завораживало мальчика своей ритмичностью. По стуку тарелок он мог определить, кто моет посуду. Тереза делала это почти беззвучно; Мама, казалось ему, иногда стучала больше, чем нужно; Наннерль всегда гремела посудой, а то и роняла что-нибудь, и тогда от внезапного грохота у него на глаза навертывались слезы. В тот вечер, когда Наннерль с оглушительным звоном разбила блюдо, он рыдал так, словно на него свалилось огромное горе.

Как-то раз Леопольд взял его с собой на вершину горы, где крепость Гогензальцбург возвышалась над всем городом. Подъем был долгий, тяжелый, только архиепископ имел право подъезжать к древнему замку верхом, и Леопольд почти весь путь нес Вольферля на руках. Но когда они ужо стояли над Зальцбургом и им открылся знакомый, столь любимый Леопольдом вид – Унтерсберг, баварская равнина, река Зальцах, – он понял, что старался не зря. Трудно было бы найти для Зальцбурга лучшее местоположение, думал Леопольд. Он указывал Вольферлю на плоские кровли, купола церквей и монастыря, узкие темные улочки «Города бюргеров», широкие площади «Города суверена», изящные очертания собора и громаду Резиденции. Это была прекрасная картина, и она не могла не понравиться сыну.

Вольферля же интересовало другое.