Впрок   ::   Платонов Андрей

Внутри станции был бедный пассажирский зал, от одного вида которого, от скуки и общей невзрачности у всякого человека заболевал живот. По стенам висели роскошные плакаты, изображающие пароходы, самолеты и курьерские поезда, плакаты призывали к далеким благополучным путешествиям и показывали задумчивых, сытых женщин, любующихся синей волжской водой, а также обильной природой на берегах.

В этом пассажирском зале присутствовал единственный человек, жевавший хлеб из сумки.

- Сидишь? - спросил его дежурный по станции, возвращаясь от ушедшего поезда. - Когда ж ты тронешься? Уже третья неделя пошла, как ты приехал.

- Ай я тебе мешаю, что ль? - ответил этот оседлый пассажир. - Чего тебе надо? Пол я тебе мету, окна протираю; намедни ты заснул, а я депешу принял и вышел, без шапки постоял, пока поезд промчался. Я живу у тебя нормально.

Дежурный больше не обижал пожилого человека.

- Ну живи дальше. Я только боюсь, ты пробудешь здесь еще месяца четыре, а потом потребуешь штата.

- Стат мне не нужен, - отказался пассажир. - С документами скорее пропадешь, а без бумажки я всегда проживу на самую слабую статью, потому что обо мне ничего не известно.

Мой спутник, демобилизованный красноармеец товарищ Кондров остановился от такого разговора.

- Имей в виду, - сказал он дежурному, - ты работаешь, как стервец; теперь у меня будет забота о тебе.

С этим мы вышли на полевую колесную дорогу. Голая природа весны окружила нас, сопротивляясь ветром в лицо, но нам было это не трудно.

Через несколько часов пешеходной работы мы остановились у входных ворот деревни, устроенных в виде триумфальной дуги, на которых было написано: "С.-х. коллектив "Доброе начало". Сам колхоз расположился по склону большой балки, внизу же ее протекал ручей, работавший круглый год. Избы колхоза были обыкновенно деревенскими, всё имущественное оборудование было давним и знакомым, только люди показались мне неизвестными. Они ходили во множественном числе по всем местам деревни, щупали разные предметы, подвинчивали гайки на плугах, дельно ссорились и серьезно размышляли. Общим чувством всего населения колхоза была тревога и забота, и колхозники старались уменьшить свою тревогу перед севом рачительной подготовкой. Каждый считал для пользы дела другого дураком и поэтому проверял гайки на всех плугах, только своею собственной рукой. Я слышал краткие собеседования.

- Ты смотрел спицы на сеялках?

- Смотрел.

- Ну и что ж?

- Кои шатались, те починил.

- Починил? Знаю я, как ты починишь! Надел с утра рубаху-баян и ходит! Дай-ка я сам схожу - сызнова починю.

Тот, на котором была рубаха-баян (о сорока пуговицах, напоминающих кнопки гармонии), ничего не возразил, а лишь вздохнул, что никак не мог угодить на колхозных членов.

- Васьк, ты бы сбегал лошадей посмотреть!

- А чего их глядеть? Я глядел: стоят, овес жуют, который день, аж салом подернулись.

- А ты все-таки сбегай их проведать!

- Да чего бегать-то, лысый человек? Чего зря колхозные ноги бить?

- Ну, так: поглядишь на их настроенье, прибежишь - скажешь.

- Вот дьявол жадный, - обиделся моложавый Васька. - Ведь я все кулачество по найму прошел, а так сроду не мотался.

- Чудак: у кулака было грабленое, а у нас кровное.

В конце концов Васька пошел все-таки глядеть на настроенье общественных лошадей.

- Граждане, - сказал подошедший человек с ведром олеонафта; из этого ведра он мазал все железные движущиеся и неподвижные части по колхозу, страшась, что они погибнут от ржави и трения. - Граждане, вчерашний день Серега опять цигарки с огнем швырял куда попало. Сообщаю это, а то будет пожар!

- Брешешь, смазчик, - возразил присутствовавший здесь же громадный Серега. - Я их заплевывал.

- Заплевывал, да мимо, - спорил смазчик, - а огонь сухим улетал.

- Ну ладно, будет зудеть, - смирился Серега.