Хлебное дельце   ::   Даль Владимир Иванович

У графа Трухина-Соломкина – знаете, в Волош-ской, от моста третий дом, – какая-то прачка ли, судомойка ли украла батистовый платочек. А кто ворует да концов хоронить не умеет, тот нашего брата кормит. Ее прислали в часть. Ну, первое дело, известно, понаведаться в дом графа для разных допросов; бывает и в таком доме, что впутается кто-нибудь сторонний да пожелает разделаться по-приятельски, чтоб в таком деле не было его имени на бумаге; бывает, что струсит, как закинешь намек, что следует-де вас в часть потребовать, снять показаньице; а нет, так просто надоешь частыми приходами да расспросами; уж тут самому скучать никак нельзя. Вот иному барину беспокойно покажется, и он тебя, то есть с моим удовольствием, поблагодарит, только не беспокой его. Вот недавно также по воровству стали потаскивать день за день для допроса то кучера, то комнатного, то повара– – глядишь, а барин-то день без лошадей, день без обеда, день без чищеного платья и сапог, – и пропаже своей не рад. «Бросьте, говорит, дело, не желаю продолжать иска». – «Нельзя, говорят, следствие должно идти своим порядком»; в убытках вы вольны прощать вора, а в уголовном деле – нет, не ваша воля, да и не наша, и мы не вправе». Вот барин-то и видит, что надо раскошеливаться; двадцать пять и поднес, только оставь его в покое да не таскай людей; да, вишь, не мне достались они, а самому.

Ну, так о нашем-то деле; тут, в этом доме то есть, ничего то есть не далось, самая сущая безделица, потому, знаете, что это дом не такой: тут надо с осторожностью поступать и деликатно. Тут даже и поличного не приложили, то есть платка батистового, как девку при объявлении отправили в часть, а ведь уж это первое, чтоб поличное было налицо, хоть оно и не важное дело – платочек, а все годится… Ну тут и этого не удалось: дом не такой, нельзя было и настаивать очень, надо было осмотрительнее. А ину пору, вот и в прошлом году, только что также нам по усам текло, а в рот не попало – две серебряные ложки сряду выудил наш из дому после покражи серебра, для сравнения, а уж за третьей не посмел идти, так и бросил дело… А в другой раз шубку украли в доме; он меня и взял с собою для допроса, да и стал было приставать, чтоб все приметы записать, и все опять допрашивает… «Ну, – говорит хозяин, – уж извините, я вижу, чего вам хочется, да у меня другой такой шубы для сравнения нет…» Срезал злодей!

Ну, сударь мой, так-то я вижу, что толку нет, на подметки не выбегаешь, незачем и ходить к графу. Как быть, а три целковеньких задано, надо умудряться. Вот я вечером опять взялся за дело, за производство то есть, поглядел на него – с которого конца не приступись, и гроша не стоит, не только трех рублей. Если что-нибудь с девки сорвать – так безделица, едва ли и расходы воротишь, а уж тогда выпустить надо и порешить дело. Не хочется, убыточно. Ну, думаю, не поищешь, не постараешься, так и не найдешь. А потерять свое жаль. «Брось, – говорят товарищи, – ничего не доищешься, хоть и не перечитывай»; да и стали еще подсмеиваться, да и подшучивать надо мною, мигнув друг другу, да вполголоса: «Вот зашибет человек копейку, так зашибет!»

Ну, ладно. Перепустил я листы еще разок промеж пальцев – чего смотреть, явочная от управителя графского, да адресный билет Матрены этой, да два листка отобранных мною показаний – только и есть. Как ни верти, не вывертишь, а вывертеть надо. Гляжу – так вот глазами и напоролся тебе на аттестацию подсудимой по-прежнему местопребыванию, на адресном то есть билете; во-первых, подпись не засвидетельствована в квартале, а во-вторых, аттестация подписана твердою, скорописною мужскою рукою: Амалия Кейзер. «Врешь, – подумал я, – Амалии Кейзеры так не пишут; и у меня почуяло что-то ретивое и будто бархатною рукою по сердцу провело.