Ход сражения   ::   Овалов Лев Сергеевич

Уже сейчас коллективизация в центре внимания всего села...

И никакого внимания соседнему берегу!

На соседнем берегу Рябовских полный хозяин.

Костя Меловой, правда, бедняк, но хозяин крепкий и умелый. Он завидует соседям, организующим колхоз. Он рискнул притти к Рябовских.

- Иван Митрич, если бы нам...

- Что? - строго спросил уполномоченный.

- Вот хлеб мы отдаем... Каждый врозь. Хлопот сколько. Обману много. Каждый норовит себе лишнее спрятать. Вот об'единиться бы всем в колхоз. Все ясно: хлеб всем поровну, а лишнее - государству... Порядок бы был.

- Хлеб-то сдал? - вместо ответа накинулся на него Рябовских.

- Сдал, - сказал и заробел Костя.

- Ну и уходи! - проводил его уполномоченный. - Хлеб не сдаете, а о колхозе говорить начинаете... Чтобы хлеб сдать! Выполните задание, уеду, тогда и об'единяйтесь.

*

Ночью уполномоченный повел на село наступление.

В школе, в нижней комнате, Рябовских оставил членов комсода. Сам расположился наверху.

Окна заставил школьными досками и партами. Тускло горела лампа. На столе наган.

Вызванные крестьяне после короткой беседы с членами комиссии посылались наверх.

Робея, вошла в комнату уполномоченного вдова Мерзлякова.

Рябовских затопал ногами.

- Не сдаешь? Не сдаешь?.. Снегом заставим питаться! На Соловки тебя отправим, на Соловки!

Мерзлякова растерянно попятилась.

- Милай... Дык я свезла же на своей Бурухе... Не надо мне Соловков. Чо кричать-то на бедных?

Заплакала.

Уполномоченный, не смущаясь, закричал вниз:

- Следующего.

Семахин, середняк, из следуемых ста пятнадцати пудов не сдал двенадцать.

За Семахиным затворилась дверь. Начался допрос.

Матерясь, остервенелый Рябовских бросился на вошедшего, схватил его за грудь, приставил к морщинистому, обветренному лбу дуло нагана и неистово закричал:

- Везешь? Иначе - пришью на месте!

Семахин кряхтел.

- Не везешь? Снимай штаны. Раздевайся, скотина, донага.

Рябовских уже не кричал, а шипел сквозь стиснутые, побелевшие губы...

...Щелкал взводимый курок...

Старик Боков слетел с лестницы, часто закрестился и с испугу выполз из школы на четвереньках.

*

По селу ползли слухи: уполномоченный по ночам расстреливает крестьян. Правда, все еще были живы, но слухам верили.

Слухи усердно распространялись. Ползли дальше, за село...

Крестьяне решительно отказались приходить в комиссию.

Не вывозили хлеба и прятались по домам.

Не действовали никакие угрозы.

2

Спорили ожесточенно.

Перебравшись в Лихари, найдя Костюка, секретаря, я немедленно же начал звать его на соседний берег.

Костюк возмущался поступками Рябовских, но - своя рубашка ближе к телу: вокруг кипела работа, и он в заботах о Лихарях плевал на Амурское.

Между тем раздражение росло. Амурское нуждалось в помощи извне безотлагательно. Каждый неверный шаг Рябовских немедленно использовался и преувеличивался кулаками. Костюк упрямился. Значит, нужно вмешательство райкома. Досада щемила мое сердце - до района было не менее сорока длинных и тяжелых сибирских верст.

Дверь лихаревского сельсовета с треском распахнулась. В комнату вкатился круглый, полный, в пушистом черном полушубке, необычайно кряжистый человек. Костюк мгновенно сжался. Вошедший остановился у стола. По-военному рубил воздух короткими словами:

- Дальше своего села не видишь? Позор! Что сделано?

- Кончаем хлеб... - заторопился Костюк.

- А соседи? - крикнул на него вошедший. - Соседям морду бьют? Не понимаешь? И тебе и мне морда набита.

Вошедший строго приказал:

- Ты и Багров со мной в Амурское. Быстро.

У выхода я придержал Костюка за рукав.

- Кто это?

- Батыев... Секретарь райкома.

Приехал кстати!.. Понятие о Батыеве я имел. Окружная газета, не в меру усердствуя, обвиняла - и бездоказательно - Батыева во всех партийных грехах.