Хозяйка гостиницы   ::   Грекова Ирина

Он лежал на них, по пояс укрытый одеялом. Лицо спокойное, только в углах губ гримаса боли. Уж онато его знала. Снизу, с носилок, он подал ей глазами условный знак: помиримся. Она наклонилась, взяла его за руку, пальцы были холодны и слабы. С усилием, хмурясь, он потянул Верину руку к своему лицу, поцеловал. Больше живым она его не видела...

А сейчас, в текучем свете свечей, он до ужаса казался живым, именно живым и ею, своей женой, недовольным. Руки, сложенные под грудью, отливали розовым. И, попрежнему тикая, шли часы у него на запястье. Часы -- старые, еще довоенные, подарок наркома, с надписью: "За безупречную службу". Шунечка никогда с ними не расставался, даже спал с часами. И сейчас они у него на руке -- тикают, трудятся, остановятся, видно, уже в земле. Тиканье часов усиливало иллюзию жизни. Вере казалось, что вот-вот полусогнутый указательный палец приподнимется и постучит по циферблату знакомым предостерегающим жестом...

...Она уходила из дому -- Шунечка этого не любил. Он стоял у окна, приподняв левую руку с часами, постукивал по циферблату полусогнутым указательным пальцем правой: помни о времени, не задерживайся... А она, глупая, уходила от него, она, глупая, облегченно вздыхала, вырвавшись на вольный воздух, шагая в ногу маршам, рвущимся из громкоговорителей... Глупая! Что бы она ни отдала сейчас за то, чтобы Шунечка стукнул пальцем по циферблату...

Бедный, он, верно, был уже очень болен весь этот год. Гордый, скрывал, не хотел признаться. Верно, от болезни у него так менялся характер, становился неровен -- мягок с посторонними, груб с нею, с женой.

С месяц тому назад ночью он позвал:

-- Верочка, пойди сюда.

Она спала крепко, сладко, наработавшись днем на огороде, снилось ей детство, маки, бабочки. Она слышала, что он зовет, но не могла проснуться.

-- Вера, я тебя зову, ты что же -- не слышишь?

-- Шунечка, иду-иду.

Торопясь, она надевала халат, путаясь в пуговицах, тапки куда-то запропастились, босая, вошла к нему (уже давно они спали в разных комнатах). Он лежал и говорил сердито:

-- Зовешь-зовешь, не дозовешься. Или все вы там оглохли? Или умерли?

"Все вы" означало: она с матерью.

-- Прости, Шунечка, заспалась немного. Все в порядке: ты звал, я пришла.

И улыбка -- без ответа. Александр Иванович сказал сухо:

-- Не нахожу таблетки. Валидол. Лежали тут, и нету.

-- Плохо тебе? -- встревожилась Вера.

-- Ничего не плохо. Просто лекарство всегда должно быть На месте. Полон дом баб, а порядку не добьешься. Ты, что ли, убрала?

-- Бог с тобой, Шунечка, я их и не видела.

-- А куда же они делись? Здесь лежали, на ночном столике, и нет.

Вера засуетилась, ища таблетки. Александр Иванович торопил ee, нетерпеливо водя глазами (в каждом -- лампа с розовым абажуром):

-- Ну, что же, долго я буду ждать? -- Сейчас, сейчас.

Таблеток не было. Голый пол холодил босые ноги. А он понукал:

-- Скорее. Сто раз просил: не трогать моих вещей. Подлая бабья страсть к уборке... Ничего не понимаете -- не суйтесь.

Нигде ничего...

-- К себе, что ли, ты их унесла? Поди посмотри.

Она пошла к себе, стала искать там, хотя таблеток там быть не могло никак.

-- Ну, что же? -- кричал Шунечка страшным голосом.

-- Нету. Давай оденусь, схожу в аптеку.

Александр Иванович выругался -- грубо, страшно. Вера обмерла. Никогда еще такого не было... Никогда за всю жизнь он ее не ругал. Удар был так силен, что она упала, рухнула на пол. Обо что-то стукнулась головой, услышала стук.

Спустя некоторое время очнулась. Сколько прошло: десять минут? Час? Стыли ноги, пол был холоден и гладок, она ощущала его крутизной бедра. Перед глазами постепенно утверждался какой-то предмет, оказавшийся ножкой кресла. Комната в необычном ракурсе -- снизу -- была странна. Лежала, соображая: да, я упала. В обморок, когда он меня обругал. Вздрогнула, вспомнив страшное это слово.