Христианская наука   ::   Твен Марк

– И при этом она производила впечатление особы вполне контролирующей работу своего умственного механизма?

– Bitte?

– Ее оставили резвиться на свободе или связали?

– Связали? Ее?

– Ладно, спокойной ночи, можете идти; вы славная девушка, но для легкой остроумной беседы вата мозговая Geschirr [3] непригодна. Оставьте меня с моими иллюзиями,



Глава II

Разумеется, всю ночь я жестоко страдал, по крайней мере я мог об этом догадываться, судя по всем симптомам, но наконец эта ночь миновала, а проповедница Христианской Науки явилась, и я воспрянул духом. Она была средних лет, крупная и костлявая, и прямая, как доска, и у нее было суровое лицо, и решительная челюсть, и римский клюв, и она была вдовой в третьей степени, и ее звали Фуллер. Мне не терпелось приступить к делу и получить облегчение, но она была раздражающе медлительна. Она вытащила булавки, расстегнула крючки, кнопки и пуговицы и совлекла с себя все свои накидки одну за другой; взмахом руки расправила складки и аккуратно развесила все вещи, стянула с рук перчатки, достала из сумки книжку, потом придвинула к кровати стул, не спеша опустилась на него, и я высунул язык. Она сказала снисходительно, но с ледяным спокойствием:

– Верните его туда, где ему надлежит быть. Нас интересует только дух, а не его немые слуги.

Я не мог предложить ей свой пульс, потому что сустав был сломан, но она предупредила мои извинения и отрицательно мотнула головой, давая понять, что пульс – это еще один немой слуга, в котором она не нуждается. Тогда я подумал, что надо бы рассказать ей о моих симптомах и самочувствии, чтобы она поставила диагноз, но опять я сунулся невпопад, все это было ей глубоко безразлично, – более того, самое упоминание о том, как я себя чувствую, оказалось оскорблением языка, нелепым термином.

– Никто не чувствует, – объяснила она, – чувства вообще нет, поэтому говорить о несуществующем как о существующем, значит впасть в противоречие. Материя не имеет существования; существует только Дух; дух не может чувствовать боли, он может только ее вообразить.

– А если все-таки больно…

– Этого не может быть. То, что нереально, не может выполнять функций, свойственных реальному. Боль нереальна, следовательно больно быть не может.

Широко взмахнув рукой, чтобы подтвердить акт изгнания иллюзии боли, она напоролась на булавку, торчавшую в ее платье, вскрикнула «ой!» и спокойно продолжала свою беседу:

– Никогда не позволяйте себе говорить о том, как вы себя чувствуете, и не разрешайте другим спрашивать вас о том, как вы себя чувствуете; никогда не признавайте, что вы больны, и не разрешайте другим говорить в вашем присутствии о недугах, или боли, или смерти, или о подобных несуществующих вещах. Такие разговоры только потворствуют духу в его бессмысленных фантазиях.

В этот момент Stubenmadchen наступила кошке на хвост, и кошка завизжала самым нечестивым образом.

Я осторожно спросил:

– А мнение кошки о боли имеет ценность?

– Кошка не имеет мнения; мнения порождаются только духом; низшие животные осуждены на вечную бренность и не одарены духом; вне духа мнение невозможно.

– Значит, эта кошка просто вообразила, что ей больно?

– Она не может вообразить боль, потому что воображать свойственно только духу; без духа нет воображения. Кошка не имеет воображения.

– Тогда она испытала реальную боль?

– Я уже сказала вам, что такой вещи, как боль, не существует.

– Это очень странно и любопытно. Хотел бы я знать, что же все-таки произошло с кошкой.