Хроники Заводной Птицы   ::   Мураками Харуки

— Послушай, ты кто все-таки такая? — Задав этот вопрос, я взял лежавший рядом с телефоном карандаш и начал крутить его. — Ты уверена, что я в самом деле тебя знаю?

— Само собой. И я тебя знаю, и ты меня знаешь. С такими вещами не шутят. У меня не так много времени, чтобы названивать совершенно незнакомым людям. Я ведь уже тебе это говорила. У тебя что — провалы в памяти?

— Я никак не пойму. Знаешь…

— Хватит! — резко оборвала она меня. — Не ломай себе голову. Еще раз говорю: я знаю тебя, а ты — меня. Послушай! Я буду с тобой очень ласкова. А тебе делать ничего не надо. Классно, правда? Ничего не делаешь, ни за что не отвечаешь. Все делаю я. Всё. Это же полный кайф! Брось себе загадки загадывать. Не усложняй жизнь и выбрось все из головы. Представь, что теплым весенним днем ты лежишь после полудня в мягкой грязи.

Я ничего не отвечал.

— Представь: ты спишь, тебе снится сон, ты ничком лежишь в теплой грязи. Забудь о жене. Забудь, что у тебя нет работы. Не думай о будущем. Обо всем забудь. Все мы вышли из теплой грязи и когда-нибудь вернемся в нее. В конце концов… Эй, Окада-сан! Когда ты последний раз трахался с женой? Помнишь? Давно, наверное? Недели две назад?

— Ну довольно! Ко мне уже пришли, — прервал я ее.

— Ах, еще больше? Я по твоему голосу понимаю. Три недели?

Я молчал.

— Ладно, не обращай внимания. — Ее голос напомнил мне шуршание щеточки, которой сметают скопившуюся в складках оконных штор пыль. — Вообще это ваша проблема — твоя и твоей жены. А я тебе сделаю все, что захочешь. И никакой ответственности. Стоит только повернуть за угол — и ты окажешься там. В мире, который ты никогда не видел. У тебя есть «белые пятна», ты еще не понял?

Я по-прежнему молчал, крепко сжав в руке телефонную трубку.

— Оглянись вокруг, — продолжала женщина. — Оглянись и скажи: что ты видишь?

Тут в прихожей раздался звонок. Я с облегчением вздохнул и без слов положил трубку на рычаг.

* * *



Лейтенант Мамия оказался высоким стариком с красиво посаженной лысеющей головой и в очках в золотой оправе. У него была смуглая кожа и здоровый вид человека, привыкшего к физическому труду. Ни грамма лишнего веса. Уголки глаз прорезали глубокие морщинки — симметрично, по три с каждой стороны. Из-за этого казалось, что он вот-вот зажмурится от яркого света. Сказать, сколько ему лет, было трудно, хотя, конечно, уже за семьдесят. Похоже, в молодости мой гость отличался отменным здоровьем. Об этом говорили прямая осанка и четкие экономные движения. Он держался почтительно и в разговоре производил впечатление настоящей, непоказной основательности. В нем чувствовался человек, который привык принимать решения самостоятельно и отвечать за них. На Мамия-сан был неприметный строгий светло-серый костюм, белая рубашка и галстук в серую и черную полоску. Для душного и влажного июльского утра костюм был слишком плотным, но испарины на его лице я не заметил. Левую руку ему заменял протез с тонкой перчаткой одинакового с костюмом светло-серого цвета. По сравнению с загорелой, поросшей волосами правой рукой затянутый в серую перчатку протез казался холодным и неестественным.

Я усадил гостя на диван в гостиной и предложил зеленого чая.

Мамия-сан извинился, что пришел без визитной карточки:

— В Хиросиме я преподавал в сельской школе, потом вышел на пенсию. Теперь вот бездельничаю. Есть участок земли, я кое-что на нем выращиваю — так, больше для интереса. Потому и карточек нет. Не обессудьте.

У меня карточек тоже не было.

— Извините, Окада-сан, можно поинтересоваться, сколько вам лет?

— Тридцать, — ответил я.

Он кивнул, сделал глоток чая. Интересно, что он подумал, узнав, сколько мне лет?

— Какое у вас тихое место, — проговорил Мамия-сан, чтобы сменить тему.