Высокие ставки   ::   Фрэнсис Дик

» Мы бы в момент все утрясли! А ты взорвался вот так, ни с того ни с сего, просто сказал, что забираешь лошадей... да еще после того, как Энерджайз так блестяще выиграл... Естественно, я вышел из себя. Признаюсь, было дело. Я наговорил много такого, чего говорить не следовало. Знаешь ведь, как это бывает, когда человек выйдет из себя.

Он улыбнулся совсем как в старые добрые времена, словно ничего не произошло. Словно мы не стояли в разбитом фургоне рядом со взмыленным и дрожащим Энерджайзом. Словно мое пальто не было разорвано и вымазано в грязи после слишком близкого соприкосновения со смертью.

— Стивен, ты же меня знаешь! — сказал Джоди. — У меня же характер — сущий порох!

Я не спешил отвечать. Джоди принял мое молчание за знак согласия с его объяснениями и извинениями и тут же вернулся к более насущным проблемам.

— Ну вот, для начала надо вывести отсюда нашего приятеля, — он похлопал Энерджайза по крупу. — А пандус опустить нельзя, пока мы не отъедем от той, другой машины. — Джоди задумчиво цыкнул зубом. — Надо попробовать. Почему бы и нет?

Он выпрыгнул наружу и побежал к кабине. Я заглянул в кабину и увидел, как Джоди сел за руль, проверил рычаг передачи и нажал на стартер — решительный, деловой человек, способный разобраться с любой неловкой ситуацией.

Дизель взревел, мотор заработал. Джоди устроился поудобнее и осторожно дал задний ход. Фургон содрогнулся и остался на месте. Джоди надавил на акселератор. Через ветровое стекло я видел, что к нам приближаются двое или трое людей. Лица у них были удивленные и разгневанные. Один из них вдруг бросился бежать к нам, размахивая руками, — классическая реакция человека, который возвращается на стоянку и обнаруживает, что его машина разбита.

Джоди не обратил на него внимания. Фургон раскачивался, разбитый бок кабины со скрежетом терся о помятого соседа. Энерджайз запаниковал.

— Джоди, прекрати! — крикнул я.

Он не обратил на меня внимания. Он еще прибавил оборотов, потом снял ногу с акселератора, потом снова вдавил его в пол. И так несколько раз.

Изнутри машины впечатление было такое, словно фургон раздирают пополам. Энерджайз заржал и принялся рваться с привязи, беспокойно переступая острыми копытами. Я не знал, как успокоить его, и не мог даже подойти поближе, чтобы похлопать лошадь — если это вообще могло его успокоить. Мои отношения с лошадьми всегда сводились к тому, что я любовался на них издалека и угощал морковкой, когда они были надежно привязаны в деннике. Никто не учил меня, что нужно делать с впавшей в истерику лошадью, которая мечется рядом с вами в дергающейся консервной банке.

Еще один жуткий рывок, скрежет — и покалеченные машины наконец расцепились. Машина Джоди, более ничем не удерживаемая, рванулась назад. Энерджайз поскользнулся, присел на задние ноги, я тоже упал на пол. Джоди нажал на тормоза и выпрыгнул из кабины — прямо в объятия троих новоприбывших, один из которых был близок к апоплексии.

Я встал, обобрал с одежды клочки сена и посмотрел на свою четвероногую собственность, дымящуюся, взмыленную, перепуганную насмерть.

— Все в порядке, приятель, — сказал я. Это прозвучало ужасно нелепо. Я улыбнулся, прокашлялся и начал снова:

— Остынь, старина. Худшее уже позади.

Энерджайз, похоже, не услышал. Я стал говорить ему, что он замечательный конь, что он только что блестяще выиграл скачку, что он скоро будет чемпионом и что он мне очень нравится. Я говорил, что скоро его закутают попоной и поставят в стойло где-нибудь поблизости, хотя я еще не знаю, где именно, но непременно договорюсь, и что кто-нибудь даст ему охапку самого дорогого сена и ведро очень дешевой воды и, наверно, еще овса и чего-нибудь такого.