Завтрашние заботы   ::   Конецкий Виктор

Десять пачек… Их теперь, пожалуй, и в настоящей прачечной не отстираешь…

— Флаги национальные?

— Девятнадцать, товарищ капитан.

— Как девятнадцать? Их по две штуки на каждое судно должно быть.

— Здесь больше нет… А чего они большие такие? Будут у нас ниже борта болтаться, да?

— Ты не разговаривай, боцман, а ищи.

— Здесь только колпаки поварские… наматрасники… Нет флагов больше, товарищ капитан!

— Черт! Посмотри их цену в реестре.

— Есть… флаги… три тысячи семьсот четыре рубля девяносто копеек…

— Меня сейчас кондрашка хватит, Боб!… Дай сюда реестр! Флаги национальные — шестьдесят один рубль пятьдесят копеек, а ты стоимость комплекта международного свода сигналов смотрел. В следующий раз держи глаза в руках, понял?

— Понял… И как только вы в одиночку смогли все это принять и погрузить?

— Сам удивляюсь.

— Душно, товарищ капитан, здесь… Разрешите, я еще одну лючину отодвину?

Вольнов не ответил. Ему вдруг захотелось бросить всю эту груду неразобранной, плюнуть и уйти в город, в Петрозаводский городской сад, и посидеть там на зеленой скамейке под пыльной листвой, послушать песенки с танцплощадки или почитать газеты в читальном павильоне.

Боцман, утопая сапогами в грудах ватных подушек, пробрался по трюму к комингсу, одной рукой поднял и отодвинул тяжелую лючину. Стало светлее. На потной, мускулистой спине боцмана заблестели капли пота.

Боцман шумно подышал в люк, вернулся, присел на корточки возле Вольнова и спросил:

— Воскресенье сегодня, да, товарищ капитан?

— Это точно.

Рябое, как луна в телескопе, лицо боцмана засветилось надеждой.

— Не сияй, Боб Степанович, — сказал Вольнов. — Все воскресенья до самой Камчатки будут теперь для нас понедельниками.

— Есть, — сказал боцман. И потух.

— Рукавицы с кожаными наладонниками?

И все пошло по-старому. Вольнов смотрел в ведомость и ставил птички возле наименований предметов, а боцман лазал по загроможденному до самой палубы трюму, отыскивал и считал вещи.

Часам к пяти вечера они закончили проверять снабжение. Не хватало, кроме флага, пары резиновых сапог, трех полотенец и десятка брезентовых рукавиц. Вольнов обозлился. Флагманский капитан заставил его принять снабжение на десять судов отряда, потому что на эти суда еще не прибыли команды, а склады отказывались хранить имущество. И все это барахло навалили без всякого разбора ему в трюм. И кладовщики, конечно, обжулили его рублей на шестьсот. Вольнов даже не ругался. Он тихо сидел на ящике с мылом и время от времени повторял:

— Ищи, боцман, резиновые сапоги!… Ищи, боцман-мат, рукавицы!… Вперед на запад. Боб!… Не могли же они меня так надуть… Я, конечно, хреновый интендант, но…

Боцман деловито сопел и копал в разных углах трюма шурфы.

«Он похож на собаку, — думал Вольнов. — Только совсем другую, нежели Айк. На коротконогую собаку с длинными ушами. Есть такие лохматые добродушные собаки, которых можно за хвост таскать сколько душе угодно. Они обожают выкапывать мышей из нор… Они упрямы и честны, но малость незадачливы. А вообще он славный парень…»

— Боб, — сказал Вольнов. — Хватит искать. Давай-ка вылезем и покурим.

Боцман сразу же перестал рыться в груде спасательных кругов, вытер со лба пот и сказал:

— И вот здесь, в этом трюме, когда-нибудь будет биться рыба, да?

— Да, — сказал Вольнов, — обязательно. Они вылезли на палубу сейнера, и Айк облобызал им сапоги.

Вечерело. Небо вспухло и посерело. Пахло сыростью, и это было приятно после духоты трюма. Вдоль причалов судостроительной верфи покачивались десятки других таких же маленьких сейнеров. Похожих друг на друга, как бывают похожи только близнецы. Скрытый мысами Петрозаводск ничем не выказывал своего присутствия. На востоке, над Онежским озером, повисла мутная завеса дождя. Завеса приближалась. Перед ней спешил ветер, рябил воду.