Здесь ни за что не заблудишься   ::   Яковлев Александр

Ступая в них, Бадьин почти бесшумно добрался до крыльца, сунул руку за пазуху, проверил малокалиберный, оснащенный патронами со стальными шариками. Затем извлек из кармана тулупа сильный фонарь.

Дверь открылась почти бесшумно. Бадьин включил фонарь и вступил в тихий холод прихожей. В свете фонаря замелькали развешанные на стенах и под потолком пучки каких-то трав, запахло осенним лесом. Луч уперся в плотную дверь из свежеструганой древесины. Дверь под рукой даже не дрогнула. Дивясь собственной смелости, Бадьин пару раз решительно ударил обухом в косяк. Не особо рассчитывая на ответ и размышляя (не позвать ли все-таки сторожей?), ударил еще пару раз.

Дверь неожиданно открылась, чуть не выбив фонарь из руки Бадьина. Он машинально шагнул назад, выставляя перед собой для защиты и топор, и слепящий луч. В ярком свете застыл нелепо одетый человек, прикрывающий глаза ладонью. Казалось, одевался он в спешке, натягивая на себя все, что попадалось под руку. Из-под короткой куртки торчал подол свитера, из-под него - подол какого-то халата. Шапка была нахлобучена на платок, завязанный на подбородке. В другой руке человек держал зажженную свечу.

- Какого тебе тут надо? - выдохнул Бадьин.

Человек не отвечал. Зато откуда-то из глубины дома донеслось хриплое, простуженное:

- Кого несет? Да заходи быстрей, дом застудишь, черт! Носит неладная!

Нелепо одетая фигура так же молча повернулась и двинулась в дом, освещая себе дорогу свечой. Бадьин не поверил ушам своим:

- Иван Иваныч, ты, что ли?

- Я-то уж шестьдесят пять лет как Иван Иваныч, - отозвался слабый, едва различимый голос. - А вот кого тут ночью по чужим домам носит?

Бадьин закрыл за собой двери и, минуя небольшие проходные комнатки, прошел на голос.

В полутемной кухоньке, едва освещенной свечой, на узкой кушетке под грудой одеял и верхней одежды лежал Иван Иваныч. Бадьин осветил свое лицо, чтобы успокоить хозяина, направил луч в сторону, осмотрелся. В углу раскаленной дугой слабенький калорифер пытался одолеть зимний холод. Без особого успеха.

- Дед, - оторопело проговорил Бадьин, - ты... вы что тут делаете? Не май месяц-то...

Иван Иваныч слабо шевельнулся:

- Не май. Уж и нутром чувствую. А у нас и дрова... тово... Вишь, в лес пошел, да снегу по пояс... Нахватал в обувь-то... Боюсь, не воспаление ли...

Недвижная молчаливая фигура, до сих пор сидевшая в ногах у деда, протянула руку и положила ладонь на старческий лоб. Дед затих.

- Температура? - шепотом спросил Бадьин.

Фигура не отозвалась, но протянула ладонь к руке гостя, пожала ее. Рукопожатие оказалось теплым и ласковым. Луч фонаря выхватил из полумрака глаза под платком. Глаза, отвечая лучу, ясно и влажно сверкнули в ответ. Бадьин уткнулся в бесконечное влажное пространство неверящим взглядом...

Минут сорок ушло на то, чтобы перетащить деда и, с помощью Валентины, нехитрые причиндалы в жарко натопленные комнаты Бадьина. Все еще не веря в случившееся, устраивал деда ближе к печке, вливал в него водку, суетливо метался по комнатам, роняя по дороге какие-то пузырьки и таблетки. На ходу урывками вслушивался в отрывистые фразы Иван Иваныча:

- Я и сначала-то ему не верил... Кому нужна глухонемая?.. Так он ее с квартиры-то и попер... И я, как отец, значится, проклял его... Вот как перед Богом... Взял и проклял... И всего у нас и есть теперь, что этот домик... Плесни-ка еще чарочку... Мы уж неделю тут... Да не смотри ты так, Валентина... Когда еще выпью... Может, последняя...

Дед расчувствовался, затем стал затихать, что-то проборматывая под нос.

- Она же... Как можно сиротинушку?.. Грех - обижать-то...

И все это время, даже не оборачиваясь, Бадьин ощущал на себе взгляд Валентины. Но боялся, что, стоит только поднять на нее глаза, - случится непоправимое. Что происходящее окажется нелепым хмельным сном.