Зеркало для героя   ::   Рыбас Святослав

Рослый раздраженно посмотрел на Точинкова, тот понимающе кивнул.

— Что же вы конкретно предлагаете? — спросил бледнолицый брюнет. -

Сценарий утвержден худсоветом. Я профессиональный кинодраматург, у меня девять фильмов...

— Борис, я уважаю ваш талант! Но здесь нужен еще взгляд современного человека. Нужна обобщающая метафора. — Рослый неопределенно повел рукой. — Вот, например У меня дома есть горный хрусталь, а внутри его есть кристаллы эпидотов, которые он поглотил, потому что растет быстрее. Я представляю дух Грушовки как этот кристалл. Как такое сделать в фильме? Задача.

— Олег, дорогой мой, не надо никаких кристаллов! Достаточно Устинова и Ивановского. У меня столько архивных материалов, что мы можем усилить любую линию.

— Снова бытописательство?

— Вот, например, письмо главного инженера шахты «Зименковская» в ЦК. Он предлагает закрыть шахту «Пьяная» как мелкую и нерентабельную. У нас там работал один второстепенный персонаж. Шахта — дореволюционная. Подъездных путей нет. До железнодорожной ветки — четыре километра. Расположена на склоне балки Дурная. Осенью и зимой вывозка невозможна. Старая шахта — как образ, понимаете? Грушовка выдержит все.

— Закрыли шахтенку?

— Представляете, закрыли. Может, мы эту идею вложим Ивановскому?

— А без Ивановского не обошлись бы? Не надо розовых слюней. Ивановский у нас нацелен на карьеру, не щадит ни себя, ни людей. Шахтенка его просто не интересует.

— Тогда можно Устинову. Как раз ему подойдет такой поступок.

— Устинов вообще меня стал смущать. Ну навел относительный порядок в общежитии, избрали членом шахткома, отвел парней в вечернюю школу. Не слишком ли герой голубенький?

— А его отношения с Розой?

— С Розой? Да, здесь можно посочнее... Может, их как-то...

— Нет, не надо, не надо! Только без постели, пожалуйста! И без этих обнаженных грудей. Извините, Олег, мне дорога именно та мысль, что Роза из женщин, которые, когда мужчины воевали, спасали и дом, и детей, и все будущее.

— Боря, я с вами целиком согласен. Здесь должно состояться хорошее чувство. Ну с этим понятно. У нас впереди еще эпизод с дракой Устинова и грушовской шпаны, где Роза защищает его, как львица. Это я вижу. А вот приезд Пшеничного на шахту надо бы подать поярче. Может, ему заехать на машине в лужу перед шахтой?

— О! Въезжает в лужу, вызывает Еськова, и тот вынужден в новых штиблетах топать аки посуху. И на следующий день лужа засыпана.

— Товарищи, есть хочется! — пожаловалась Катерина. — В гостинице ужин стынет.

Рева слушал этот странный разговор и, хотя говорили по-русски, плохо понимал, о чем они спорят. Видно, крепко ушибся головой. Он потрогал на затылке слипшиеся волосы и пожаловался заместителю министра:

— Всю жизнь для детей старался. А они, вишь, какие пошли нынче! Вы бы похлопотали, Иван Кондратович, — квартира нужна прямо позарез.

Но замминистра Точинков по-человечески не мог ответить мастеру Реве, сморщил свой утиный нос и отмахнулся:

— Старик, выходи из роли. Не жми на мозоль: сам давлюсь с зятем в кооперативной квартирке.

И вся странная компания исчезла.

Рева ругнулся в их адрес и почувствовал, что его кто-то тормошит.

Он лежал на полу, над ним склонился зять Еременко и испуганно твердил:

— Папаша, вставай!

— Э-э! — сказал Рева. — Совесть-то у тебя есть? Ведь нам еще жить надо.

Меня зовут Михаил Устинов. Мне тридцать шесть лет, я живу в Москве, работаю социологом. Ежедневно я вижу на улицах и в метро сотни людей, которых не знаю. Они с озабоченными лицами проходят мимо меня в свою вечность. «Нам вечность отпущена на два часа», — сказала моя жена...