Женщина в белом   ::   Коллинз Уилки

Жалость и естественное побуждение помочь ей взяли верх над здравым смыслом, осторожностью и светским тактом, которые, возможно, подсказали бы, как надо поступить при этих странных обстоятельствах человеку более хладнокровному и умудренному житейским опытом.

- Вы можете довериться мне, - сказал я. - Если вам не хочется объяснять, что с вами произошло и почему вы здесь, не объясняйте, не надо. Я не имею права спрашивать вас ни о чем. Скажите, чем я могу помочь вам? Если я смогу, я постараюсь это сделать.

- Вы очень добры, и я вам очень-очень благодарна. - Впервые нотки женственности мягко зазвучали в ее голосе, когда она произносила эти слова. Но в задумчивых и грустных глазах, которые были устремлены на меня, не было слез. - Я была в Лондоне только однажды, - продолжала она быстро, - и я почти ничего не знаю о нем. Можно ли нанять кэб? Или уже слишком поздно? Я не знаю. Если б вы могли проводить меня до кэба и если бы вы только обещали не препятствовать мне, когда я захочу оставить вас, - у меня есть подруга в Лондоне, она будет рада мне. Мне ничего больше не надо. Вы обещаете? Испуганно озираясь по сторонам, она опять переложила сумочку из одной руки в другую и повторила: - Вы обещаете? - устремив на меня взгляд, полный такой мольбы и отчаяния, что мне стало больно.

Что мне было делать? Передо мной было совершенно беззащитное существо, и этим существом была одинокая женщина. Поблизости ни жилья, ни человека, с которым я мог бы посоветоваться. Я не имел никакого права контролировать ее действия, даже если бы знал, как это сделать. Я пишу эти строки неуверенно - последующие события мрачной тенью ложатся на бумагу, на которой я пишу, и все же я спрашиваю, что мне было делать?

Я сделал следующее: стал расспрашивать ее, чтобы попытаться выиграть время.

Я спросил:

- Вы уверены, что ваша подруга в Лондоне примет вас в такой поздний час?

- Уверена, но только обещайте оставить меня одну, когда я захочу, не останавливать меня, не препятствовать мне. Вы обещаете?

Произнося эти слова, она подошла совсем близко и с мягкой настойчивостью положила мне на грудь свою худую руку. Я отвел ее и почувствовал, что она холодна как лед.

Не забудьте, я был молод, и эта рука была рукой женщины!

- Вы обещаете?

- Да.

Одно слово! Короткое и привычное для каждого слово. Но я и сейчас содрогаюсь, вспоминая его.

Мы направились к Лондону, я и женщина, чье имя, чье прошлое, чье появление были для меня тайной. Казалось, это сон. Я ли это? Та ли это обычная, ничем не примечательная дорога, по которой я ходил столько раз? Правда ли, что только час назад я расстался с моими домашними?

Я был слишком взволнован и потрясен, чтобы разговаривать. Какая-то глухая тоска лежала у меня на сердце.

Снова ее голос первый нарушил молчание.

- Я хочу спросить вас, - вдруг сказала она, - у вас много знакомых в Лондоне?

- Да, много.

- И есть знатные и титулованные? - В ее голосе слышалось какое-то глухое беспокойство.

Я медлил с ответом.

- Есть и такие, - сказал я наконец.

- Много... - Она остановилась и вопросительно посмотрела мне в лицо. Много среди них баронетов?

Я так удивился, что не мог сразу ответить. В свою очередь, я спросил:

- Почему вы об этом спрашиваете?

- Потому что ради собственного спокойствия я надеюсь, что есть один баронет, с которым вы незнакомы.

- Вы мне его назовете?

- Я не могу, я не смею, я выхожу из себя, когда упоминаю о нем! - Она заговорила громко, гневно, она погрозила кому-то худым кулачком, но вдруг справилась со своим волнением и прибавила уже шепотом: - Скажите мне, с кем из них вы знакомы?

Желая успокоить ее, я назвал три фамилии - двух отцов семейств, чьим дочерям я преподавал, и одного холостяка, который однажды взял меня в плавание на свою яхту, чтобы я делал для него зарисовки.

- Нет, вы не знаете его, - сказала она со вздохом облегчения. - А сами вы - человек знатный, титулованный?

- О нет. Я простой учитель рисования.