Знак Зверя   ::   Ермаков Олег Николаевич

Аннотация: В этой стране все воюет против тебя: солнце, горы, степи, бури, перевалы, снега, ущелья, пещеры, духи… Афган – это не преисподняя. Это ее порог. Один неверный шаг, и ты окажешься там, откуда нет возврата. И этот роковой шаг караулит тебя везде. Особенно, когда ты просто "сын" – молодой солдат, у которого много обязанностей и никаких прав. И до дембеля тебе не два года, а сотни, тысячи, миллионы лет… Рядовой Черепахин, Черепаха, Череп попал в самый легкий наряд – часовым на КПП. О таком "сыну" можно только мечтать. Но здесь и ночи воюют: как змеи, ждут момента, чтобы тебя ужалить. И уже палец сам жмет на крючок, и длинная очередь пронзает кишащее смертью тело ночи… А наутро ты поймешь, что стрелял в вечность. Увидишь труп на дороге и застывшие навеки знакомые глаза. Это значит, что отныне ты навсегда останешься там. За порогом ада. И все будет повторяться вечно. Как проклятие Афгана…

---------------------------------------------

Олег Ермаков

ЗНАК ЗВЕРЯ

О дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.



Откровение Иоанна Богослова, 14:11

ЧАСТЬ I

САМЫЙ ЛЕГКИЙ НАРЯД

1



Этот враг изобретателен и хитер. Он подбирается незаметно. Надо быть каждый миг начеку. Не останавливаясь, ходить.

Двадцать.

Поворот.

Двадцать.

Сделать двадцать шагов по кромке, дойти до орудия, повернуться и вновь сделать двадцать шагов. Два шага равны примерно одному метру, значит, длина – десять. Высота… высота – тысячи и миллионы световых лет.

Жирная пахучая чернота слепит глаза, сдавливает грудь, и кажется, что липкое тело зажато в черной расщелине, в узком коридоре.

Двадцать.

Поворот…

Вот опять – шорох за кромкой, в бездне.

Звук легок. Скорей всего это какая-либо тварь, днем они сидят по норам, пережидают пожар, а ночью ищут пищу; эти твари разнообразны: безногие, круглые, длинные, узкомордые, многоногие, мохнатые, с коричневыми клещевидными челюстями, с жалом на хвосте, нежно-зеленые, крошечные и тяжелые, крупные, с бородавчатой шкурой, толстым хвостом и массивной мордой, – и почти у каждой есть несколько драгоценных росинок под языком, и это расчищает им дорогу и заставляет одних убегать, других отступать с дрожью.

Двадцать.

Поворот…

Ходьба лишь на первый взгляд хорошее средство самозащиты. Он может настичь и на ходу – сбить с ног и сбросить с кромки. И там, в бездне, какая-либо тварь со страху уколет шипом.

Есть другие приемы. Встряхиваться – мотать головой, как это делает лошадь, когда ей в глаз или в ноздрю лезет слепень. Или приседать, тереть глаза, размахивать руками…

Приседать с килограммами металла тяжело, и опасно приседать, уставшие ноги, согнувшись, потребуют нескольких мгновений для отдыха, тут и налетит, и ударит мягко в лоб сон, и ягодицы коснутся земли, руки лягут на колени, на руки склонится голова.

А в это время появятся…

Поднимать натруженные руки тоже нелегко. К тому же и так всякое движение вызывает соленые ручьи. Лошадиный прием вообще не подходит – голова тяжела, и что-то в ней вспухает, какой-то сосуд вдруг наливается темной кровью и вздувается. Когда-нибудь он лопнет.

Остается одно: трогать пальцами лицо, щелкать по щекам, щипать кожу, прикрывать глаза и надавливать на веки.

Можно еще попробовать парить в страшных высях.

Нет, и там, в бледной пыли, среди мокрых теплых солнц и планет, подстерегает, выжидает, чтобы налететь и мощно мягко ударить в лоб, и свалить с ног, сон.

А в это время на кромку выползут…

И от долгого глядения на звезды шея затекает, голова кружится… Голова и без того кружится, затылок млеет. Это от желтых дневных пожаров, от черной ночной жары и стойкого аромата.