Знакомая девчонка   ::   Сэлинджер Джером

Хуже фильма я в жизни не видел.

Назавтра вечером за чашкой кофе у меня в комнате Леа, покраснев, объяснила, что молодой человек, с которым она была вчера в кино, - ее жених.

- Мой родитель меня женит, когда я стукну семнадцать, - не отрывая взгляда от дверной ручки, сказала она.

Я лишь молча кивнул. Бывают такие запрещенные удары, особенно в любви и в боксе - не то что вскрикнуть, вздохнуть потом не можешь. Наконец я откашлялся и спросил'

- Хм... простате, я забыл, как есть его имя?

Леа повторила, но на слух я его не уловил - что-то чудовищно многозвучное, в самый раз для любителя носить шляпу набекрень. Я подлил кофе ей и себе, потом вдруг встал, заглянул в немецко-английский словарь, снова присел к столу и спросил Леа:

- Вам нравится жениться?

Не поднимая глаз, Леа медленно произнесла:

- Я не знаю. [215]

Я кивнул, мне показалось, что устами ее говорит сама логика. Мы сидели молча, потупившись. Наконец я поднял глаза, и увиделось мне, что комнатка моя мала для красоты Леа. И только в словах можно ей найти соразмерность.

- Знаете, вы есть очень красивая.

Она вся зарделась, и я спешно перевел разговор: что мог я предложить ей вслед за комплиментом?

В тот вечер, в первый и последний раз, наша, с позволения сказать, близость выразилась не только в рукопожатии. В половине десятого Леа соскочила с подоконника и сказала, что "уже очень запоздало", и поспешила к двери. Я, конечно, бросился проводить ее до лестницы, и в узкой двери мы столкнулись лицом к лицу. Мы так и обмерли.

Пришло время отправляться в Париж, учить еще один европейский язык. Леа в ту пору гостила в Варшаве у родных жениха. Так и не довелось мне с ней попрощаться, я лишь оставил записку, предпоследний черновик храню и по сей день.

Залечив все раны и увечья, которые я нанес немецкому языку, прочитаем следующее:

"Вена,

6 декабря 1936 года.

Дорогая Леа,

Мне нужно ехать в Париж, поэтому прощаюсь с Вами. Было очень приятно познакомиться. Надеюсь, Вы не скучаете в Варшаве среди близких Вашего жениха. Думаю, с предстоящим замужеством у Вас все в порядке. Пришлю Вам книгу, о которой рассказывал, - "Унесенные ветром".

С наилучшими пожеланиями,

Ваш друг

Джон".

Но из Парижа я так и не написал Леа. Я ей больше вообще не писал. И "Унесенные ветром" так и не послал. В те дни было по горло других забот.

В конце 1937 года - я уже вернулся в Америку и снова учился в колледже - из Нью-Йорка мне прислали круглый плоский пакет. К нему была приложена записка.

"Вена,

14 октября 1937 г.

Дорогой Джон,

Часто вспоминаю Вас и гадаю, что с Вами сталось. Я вышла замуж, живем с мужем в Вене, он шлет вам большой [216] привет. Если помните. Вы познакомились с ним в "Шведском" кинотеатре.

Родители мои живут все там же, я часто их навещаю - наш дом неподалеку. Миссис Шлоссер - Вы у нее снимали комнату - умерла летом от рака. Она просила меня переслать Вам граммофонные пластинки, которые Вы забыли при отъезде, но долго я не знала Вашего адреса. Недавно я познакомилась с девушкой-англичанкой, Урсулой Хаммер, и она дала мне Ваш адрес.

Мы с мужем будем чрезвычайно рады, если Вы станете писать нам (и почаще!).

С самыми лучшими пожеланиями,

Ваш друг

Леа".

Ни фамилии по мужу, ни нового адреса она не указала. Не один месяц носил я это письмо повсюду и перечитывал: то в баре, то в перерыве баскетбольного матча, то на занятиях, то дома. В конце концов, от долгого пребывания в моем бумажнике цветной кожи бумага тоже стала пестрой,' и я куда-то переложил письмо.

Примерно в тот час, когда в Вену вошли гитлеровские войска, я находился по заданию геологоразведочной партии в Нью-Джерси, где, не очень-то утруждая себя, пытался отыскать залежи известняка. После того, как Гитлер захватил Австрию, я часто вспоминал Леа. И не просто вспоминал.