Зверинец верхнего мира   ::   Темников Андрей

Был у меня граф Лузиньян, да этого разве успокоишь? Спрашивал, не встречалась ли среди мертвых его супруга. Я говорю ему, как и было: среди мертвых не встречалась, а так приходила. Живая она и вся в роговых чешуйках.

– И ты видел ее?

– Нет, потрогал только. Ведь вот как было темно. «Бельчонок, холодно здесь у тебя. Согрей мне ноги. Только света не зажигай, я на Успенье еще страшна для человека».

– И тебе стало страшно?

– Нет, я же света не зажег, как она меня и просила. А когда не нащупал у нее ног, спросил, что же я буду ей греть. Она вздохнула: «Вот наказание! Еще не отросли. Ну, прости меня, Бельчонок». И уползла.

– А что это за другие мертвые?

– О! Эти еще не жили. Не знают, как их зовут, всем интересуются, про все спрашивают. До отвала готовы надуться виноградным вином, потому что не испытывают жажды. И вино их не узнает. Мое вино задалось вопросом: кто такие? И от этого состарилось лет на сто. Да ты сам его пробовал: будто бы молодое вино, а кислоты в нем нисколько нет.

– Да, – согласился Пеире, – такой вкус у вин столетней выдержки.

– А видел бы ты, как они тычут пальцами в наши шляпы, в наши окна. И говорят: «Это что такое? Почему так темно?» Моя шляпа сама ко мне: «Бельчонок, это кто такие? Ни в Тулузе, ни в Дижоне я таких не видала». А вот еще что: все они знают про Дижон и про еще какие-то бастиды, а Тижа твоего никто не называл.

– Моего Тижа и живые знать не хотят.

– Живые не хотят, а мертвые помнят. Вот видишь мою шляпу, совсем недавно это был еще хороший войлок, а теперь дыры в ней тут и тут. Лямки черные, а мертвый цветок, который заткнула за ленту дама Арембор, снова зацвел, завязался от залетных мух. А теперь там коробочка с маком. И все оттого, что мое вино и моя шляпа стали спрашивать, кто они такие и что им здесь надо. Теперь посмотри на мои окна. – Окна у Бельчонка и правда, как будто их выставили – вот сколько света.

– Ну а сам-то ты как?

– А я раскаялся. Вещи дали мне хороший урок, вернее, два. Первый – это не спрашивать, никогда больше не спрашивать никаких мертвых, кто они такие. Я не вино и не шляпа, это ж просто до утра не доживешь.

– А второй-то какой?

– Разве ты, Пеире, не понял?

– Нет еще.

– Никогда не быть жонглером.

«Мертвые, которые шли за повозками, – вот интересно, кто они?» – спрашивал себя Пеире, ожидая, пока ему подадут зажаренного голубя и грушу.

VI



Вчера князь Блаи рассказывал нечто похожее, но так несерьезно, что сеньор и дамы не подумали придать этому значения. Пеире и сам, не знай он раскаявшегося Бельчонка, подумал бы, что это аллегория и ей не хватает рифм. Ключевое слово пятой строфы проскакало, как жеребенок. Эта милая неуклюжесть от него и требовалась. Пеире просто должен был проверить, заметно ли, что без нее не откроется сила двух последних строк.

Внезапность натиска оставила его холодным, но слушатель здесь проснется. Он сделал несколько шагов, наступая то на плотную травку, сочащуюся запахом сенокоса, лета, а не стоящего теперь апреля, то на твердые плиты, где его нога, казалось, проваливается, и длинный носок туфли загибается куда-то вниз. Эти туфли из Триполи, без задников, подарок сеньора. («Вам будет удобнее».) Тюрбан к туфлям он не решился надеть, боялся, что, свисая с края, шелковая ткань станет щекотать ему шею. Придется гонять ее, как мух, а ведь не прогонишь.

Князь Блаи оглядел дам, на головах у многих тюрбанчики из шелка, лица в полумасках, и не поймешь, какая из них улыбнется, какая покраснеет. Оставалось добиться того, чтобы дамы залились, кто смехом, кто краской смущения, но уж так, чтобы до корней волос. А сеньор спросил, отчего и он, князь Блаи, не носит халата, зеленого и с серебром, который был ему подарен?

– Мое платье больше подходит для занятия, которое я для себя избрал.

Ни одна маска не шелохнулась, но весь двор настороженно затих.