11 сентября   ::   Варламов Алексей Николаевич

В той стороне дом, где вы жили с мамой. Вообще-то столица не самое красивое место в этой стране. Вальпараисо мне нравится больше. Ла-Монеда за домами. Одиннадцатого туда приходят люди и несут портреты Альенде. А другие, наоборот, благословляют Пиночета. Но и тех и других не так много. Раньше их разводили, боялись беспорядков, теперь противники постарели. А сегодня и вовсе об этом не вспомнят.

- Почему?

Папа отвернулся и открыл переносной компьютер. Варя увидела, как в высокую прямую башню врезается большой самолет, вырываются клубы дыма и бегут по улицам люди. Ей захотелось проснуться, но проснуться не получилось. Сон не уходил, сколько она его ни гнала. А люди бежали по городу, как бежала когда-то она, потом еще один самолет врезался в другую башню, и какой-то человек безмолвно падал с высоты. Камера скользила по городу, выхватывая губы, глаза, волосы, и все это не складывалось в одну картинку, а казалось кусочками склеенного зеркала.

Варю стала бить дрожь. Она хотела схватить папу за руку, но он уже стоял в стороне.

- Ты уходишь?

- Меня и так не хотели к тебе пускать. Питер сумел их уговорить. Он тут на хорошем счету. А вот я никого уговорить не смог.

- Ты тоже был там? Как и Маша? - догадалась Варя и сама удивилась своему спокойствию.

- В последнем самолете. Мы почти сумели его отбить, но Рей не поверил, что у нас что-то получится.

Он стал спускаться с холма. Варя видела, как он уходит сквозь заросли кустов, но не в сторону города, а совсем в другую, туда, где за туманом сияли на солнце снежные вершины Анд. А на город упала тьма. Звезды загорелись на черном небе, потом часть пространства залило ярким светом и тоненькая обнаженная девушка выбежала из тени и темноты и стала танцевать. Она кружилась среди замерших неподвижных манекенов, дрожали браслеты на ее руках и тряслись маленькие острые груди, было что-то бесстыдное и прелестное в ее танце. Но вот зала, в которой она танцевала, превратилась в покрытую льдом реку. Девушка быстро побежала босая по льду, как вдруг на стремнине лед треснул, и она провалилась в полынью. Танцовщица стала отчаянно барахтать ногами, пытаясь вырваться, но лед обламывался, и вода не пускала ее. Лицо ее исказила судорога, она все сильнее билась, как будто танцевала какой-то другой танец. А потом от льдины откололся острый край, его быстро понесло по реке и в следующее мгновение кусок льда перерезал танцовщице горло. Голова осталась на льду, а тело поплыло по быстрой черной реке, проваливающейся в глубь гор.

- Сикорис, - сказал сухой старческий голос.

- Что? - не поняла она.

- Река называется Сикорис.

Смог рассеялся, и Варя увидела всю землю и всех людей, их города, поселки, деревни, юрты, острова и поразилась тому, сколь они беззащитны. Ее глаз скользил по земле, и она могла выбрать любую точку - Москву, Сантьяго, Владивосток, Нью-Йорк, Брюссель, Иерусалим, Каракас, Кейптаун, Лондон или Пекин. Она увидела монастырь в овраге у сибирской реки и свою мать в черном одеянии посреди большого поля. Мать стояла на коленях. Варя подумала, что она молится, но поняла, что монахиня собирает в корзину картошку. Потом Варя увидела своих одноклассников, заготовителей ягод и Любовь Петровну, Сарру Израилевну, Андрея, куколку, врача "Скорой помощи", Питера и незнакомого индейского мальчика, старика в черной одежде с большим наперсным крестом, ветерана-интернационалиста с сухими и горькими глазами и очень грустного человека в очках, который сидел с автоматом в руках в кресле и пытался что-то вспомнить, и еще много-много других людей. Они кричали, смеялись, плакали, пели, тосковали, - казалось, все люди, живые и мертвые, добрые и злые, которых она знала и не знала, промелькнули перед Вариными глазами.

Последней, кого она увидела, была Мария.