Aestas Sacra   ::   Эппель Асар

Их организмы, справившись с несложным испытанием, соединили простейшую жидкость первотворений с водой Творенья, и горячая влага тел стала той главной малостью, от которой нестерпимо взбухшая подземная жила в последнем усилии довоссоздания прорвалась наконец под долгие страдальческие вопли грома, извергла сретенские свои жидкости под утробные всхлипы водостоков, и зная, ч т о  сейчас последует, и - на мгновение обезводев - залпом сглотнула пенный поток дальней подворотни - черной сырой дыры, изливавшей из себя этот мчащийся поток, и тот сразу стал убывать, мелея по краям, а из скользкого подворотенного зева вышло еще одно, последнее уже творение - сразу босое, сразу мягкое, сразу с дремотными какими-то движениями. Оно прошлепало босиком по кромке потока, спокойно и безбоязненно оглядело испарявшую банный пар и речные туманы пустыню и, задрав платьице, присело над убывающей водой, тоже проверяя свой организм, тоже соединяя свою влагу с влагой Бытия, тоже возвращая первостихии лишнее, и первостихия всё приняла, и всё ушло куда-то в жилу, и пискнула птица, и что-то одобрительное пробурчал добрый гром, и тихо вспыхнула дальняя зарница, на мгновение осветив опаловые бедрышки, по которым опало кроткое платьице, дабы облеганием своим уберечь уникальный этот организм, обреченный впредь на беспечность и сладостность, на теплоту, необычайную и вечную, как теплота этого предночья - влажная, единственная в истории земли теплынь.

Вот и всё, ради чего обрушивались небеса и бесновались стихии: тамошних четверо и тут - одна. И - только мгла и туманы, и ни души, и эти дети Творенья по разным концам неимоверной лохани Создателя - Трубной площади, ничего не знавшие друг о друге.

Четверо, шагнув за порог, пошли жить и существовать, вовсе не страшась предстоящей бесконечной дороги. И сразу засквернословили. Сквернословие, после известной уже проверки организмов, было первым испытанием их мозга на предельном режиме его сумеречности и тупости, так как саморазрушиться и пропасть он мог лишь в эту сторону, в другом же направлении пределов развитию не имел и был задуман надежно и безупречно. И мозг четверых, не самоуничтожившись, проверку на  б л я д о с л о в и е  выдержал.

Она же ничего такого проверять не стала, ибо ее мозг не имел права ни безгранично развиваться, ни саморазрушаться. Он просто был шкатулкой бесценных инстинктов, сущим кладом, приуготованным на случай, если мозги тех пропадут или разовьются до таких пределов, что порвут всякую связь с живым белком Божьего мира.

Высшая Сила, или сила Высшего Совпадения, едва ее создания вылупились из парадного и выскользнули из влагалища подворотни, тотчас обратила благословенные недра эти просто в парадное и подворотню, в белевшем всюду паре засветила фонари, расставила домы, окружила Трубные стогны путаными переулками и стала сливать с улиц остатки воды; то есть превратила первотворильню в теплый ночной город, вполне теперь пригодный для Бытия.

И четверо пошли к предназначенным им в этом Бытии обиталищам.

И она пошла к своему.

И судьбе было угодно, чтобы обиталища оказались, в общем-то, далеко.

И хотя четверо пошли своей дорогой, а она своей: те - закоулком, а она - переулком, однако дорогам этим предстояло слиться в одну теплую долгую дорожку, в один невероятный путь.

Соединение это следует счесть событием уже земного произвола, ибо сливать две дороги в одну - пустяк по сравнению с тем, что было полчаса назад.

Но свершения продолжались.

В недавно рукоплескавшей ливню, а теперь притихшей листве бульвара под большим - чуть не с лопух - тополиным листом завозилось какое-то пухлое дитя. Оно сломало с дуба сук, согнуло в тугой лук, тонкую тросточку сломило, стрелкой легкой завострило, выдрало из хвоста у известной нам пискнувшей птички два перышка, оперило влажную тросточку, натянуло снурок шелковый и, невинно улыбаясь, тихо пустило стрелу в сторону стези, в какую сольются дороги первотворений.