Автобиография Духовно Неправильного Мистика   ::   Ошо

У нас возле дома было чудесное место, прямо на берегу озера. Большое озеро, вода - на долгие мили вдаль... очень красиво, все такое спокойное... Лишь изредка над головой пролетает стая белых журавлей или раздаются редкие крики птиц. В остальные минуты это было практически идеальное место для медитации. И даже если тишину нарушал крик влюбленной птицы... после этого тишина становилась только глубже.

Гладь озера усыпали цветы лотоса, и я мог часами сидеть на берегу, такой самодостаточный, словно в мире нет ничего, кроме лотосов, белых журавлей и тишины...

А бабушка с дедом быстро поняли, что я наслаждаюсь одиночеством. Они видели, что у меня нет никакого желания идти в деревню, с кем-то знакомиться, о чем-то говорить. Я даже с ними говорил очень скупо: да или нет. Разговаривать я тоже не любил. И они заметили это, они понимали, что я наслаждаюсь одиночеством, и старались меня не тревожить, это стало для них священным долгом.

Итак, семь лет напролет никто не пытался нарушить мою невинную жизнь, потому что рядом никого не было. Три старика, что жили со мной в одном доме - бабушка, дед и слуга, - прилагали все силы, чтобы меня никто не потревожил. Честно говоря, когда я стал старше, мне было неловко оттого, что ради меня они даже между собой редко говорили, что они отказались от нормальной жизни. С детьми обычно наоборот бывает, им говорят: "Не шуми! Папа работает, дедушка отдыхает. Не шуми. Сиди тихо". Но у меня все было наоборот. Я не могу сказать, почему и как это получилось. Так уж вышло. Моей заслуги тут нет.

Три старика постоянно подавали друг другу знаки, жестами показывали: "Не мешай, ему ведь так хорошо". Они тоже полюбили мое молчание.

У молчания есть свои вибрации. Оно заразительно - особенно молчание ребенка. Не навязанное молчание, когда ему говорят: "Будешь шуметь - накажу". Такое молчание не создает радостных вибраций, о которых я говорю. Молчание благостно, когда ребенок молчит сам по себе и радуется тишине просто так, без причины. Это беспричинное счастье, и от него во все стороны расходятся мощные круги.

В общем, так уж сложились обстоятельства, что мне целых семь лет никто не мешал - никто от меня ничего не требовал, никто не пытался подготовить к миру бизнеса, политики и дипломатии. Моим старикам хотелось сберечь мою естественность. Особенно бабушке, она и была главной причиной. Знаете, подобные мелочи сказываются позже на всем отношении к жизни, так что именно бабушка была причиной моего глубокого уважения к женщинам и женственности в целом. Она была женщина простая, неграмотная, но невероятно чувствительная. Она деду и слуге так прямо и говорила: "Тот образ жизни, который мы с вами выбрали, ничего нам не дал. Мы такие же пустые, какими были, а смерть уже близко". "Давайте не будем мешать мальчику, - настаивала она. - Что мы можем ему дать? Мы только и можем, что сделать его похожим на нас, а мы - ничто. Так пусть лучше он останется самим собой".

Мой дед... Я ночами слышал их разговоры. Они думали, что я сплю, и дед говорил: "Ты говоришь, что так лучше, и я с тобой согласен. Но у него есть родители, рано или поздно они его заберут. И что они скажут? Мы не научили его манерам, он настоящий дикарь..."

А бабушка отвечала: "Не волнуйся. В нашем мире все такие цивилизованные, воспитанные - и что проку? Ты вот у нас тоже образованный, и что с того? Что это дает? В худшем случае его родители на нас обидятся. Ну и что? Пусть себе обижаются. Ничего страшного, а малыш к тому времени станет сильным, и они уже не смогут сбить его с толку".

Я невероятно благодарен своей бабушке. Дед часто тревожился, что рано или поздно во всех грехах начнут обвинять его, что ему скажут: "Мы доверили тебе ребенка, а ты ничему его не научил".

Бабушка не хотела даже брать мне частного учителя.