История русской церкви (Том 9)   ::   Макарий Митрополит (Булгаков)

Затем посольский дьяк Андрей Щелкалов объявил, что государь вследствие просьбы патриарха предоставляет ему переговорить с шурином государевым Борисом Федоровичем Годуновым, и святейший, еще раз благословив царя, вышел с своими спутниками и приставами в малую ответную палату, куда послал государь также Годунова и дьяков Андрея Щелкалова и Дружину Петелина. Годунов велел выйти из палаты в другую всем спутникам и приставам Иеремии и предложил ему рассказать, о чем ныне приехал к государю, кто ныне ведает патриаршеством, где Феолипт и вообще о всем, о чем желает возвестить государю. Иеремия отвечал: "Был я на патриаршестве в Царьграде много лет, и по грехам моим и всего христианства греческого возмутился султан турский на Церковь Божию. Да был у меня под началом грек, да от меня бежал, обасурманился, и сделался капуджи у султана, и начал доносить ему многие ложные слова на меня, приписывать мне великие богатства и сокровища и рассказывать о драгоценностях и украшениях той церкви, где прежде меня жили патриархи. К тому ж стал и Феолипт подкупать пашей, чтобы учинили его патриархом в Царьграде, обещаясь давать султану сверх прежней дани по две тысячи золотых... И султан... велел быть Феолипту патриархом... а на меня опалу возложил и послал на остров Родос, и там сидел я в опале четыре года. А на пятый год султан Феолипта отставил от патриаршества, и церковь Божию и все церковное строение разграбил, и учинил в ней мечеть. А за мною прислал и велел мне быть патриархом. Я приехал в Царьград, вижу церковь Божия разорена и строят в ней мечеть, все церковное достояние разграблено, кельи обвалились. Тогда стал присылать ко мне султан, чтоб мне устроить патриаршую церковь и кельи в ином месте в Царьграде, а мне строить нечем: что было казны и драгоценностей в патриаршей церкви, все забрал султан. И я бил челом султану, чтобы мне позволил идти ради милостыни на церковное строение в христианские государства, - и султан меня отпустил. А я, слышав про такого благочестивого и христолюбивого государя вашего, пришел сюда видеть его царские очи и православную веру и ради милостыни, чтоб государь пожаловал помог нам в наших скорбях и утеснении своею милостынею. А в Царьграде ныне патриарха нет". Далее патриарх рассказал Годунову о своем путешествии чрез литовские земли и о том, что слышал от канцлера Яна Замойского, у которого гостил, и, наконец, прибавил, что "есть у него некоторые речи тайные. И Борис Федорович выслушал их вкратце". О чем были эти тайные речи? Не о патриаршестве ли Русском? Но речи о Русском патриаршестве, которых всего более ждали тогда от Иеремии, Годунов не стал бы выслушивать только "вкратце". Да Иеремии и нечего было говорить о патриаршестве, о котором он, как скоро увидим, не привез из Царьграда и сам не имел никакого решения и определенной мысли. Скорее, то могли быть речи о политических делах в Турции и других странах, чрез которые проходил он. О чем бы, впрочем, ни были тайные речи Иеремии, необходимо допустить, что его речами и объяснениями остались у нас недовольны.

Здесь все русские сказания об Иеремии внезапно прерываются на несколько месяцев: что было с ним, происходили ли с ним какие-либо сношения, совершенно умалчивают. Один из спутников Иеремии, Арсений Елассонский, говорит только весьма кратко, что после аудиенции у государя они возвратились с большою честию на свое подворье и здесь пребывали и обращались со многими благородными людьми, царскими приставниками, что так проходили дни за днями, недели за неделями, пока патриарх не заявил, что он хочет уезжать из России и возвратиться на свою Константинопольскую кафедру, тогда только Годунов начал с ним переговоры от имени государя о Русском патриаршестве. Но Арсений остался жить в России, и потому неудивительно, если не сказал в своем сочинении всего, что знал.