Ямато-моногатари   ::   без автора

И вот однажды говорит Канэмори: «Хочу я в жены ту девушку», а родитель на это: «Она еще очень молода, придет ее пора, тогда…» Скоро Канэмори надо было ехать в столицу, и он послал вместе с веткой дерева ямабуки:

Ханадзакари

Суги мо я суру то

Кавадзу наку

Идэ-но ямабуки

Усиромэтаси мо

Как бы не отошел

Пышный расцвет цветов.

И вот вздыхаю, тревожусь

За ямабуки у колодца,

В котором поют лягушки [156] —

Так сложил.

Говорят люди, что супруга Цунэтада-но кими воспела горячие источники в Натори, а это как раз и была та самая дама из Куродзука:

Оходзора-но

Кумо-но каёхидзи

Митэ сигана

Тори номи юкэба

Ато ва ка мо наси

Ах, если б мне увидеть

Тропу, по которой ходит облако

Через ширь неба.

Птица лишь вспорхнет,

И уж нет и следа ее [157] .

Так сложила, и господин Канэмори, услышав эти стихи, на ту же тему:

Сихогама-но

Ура ни ва ама я

Таэни кэн

Надо сунадори-но

Миюру токи наки

В солончаковой

Бухте рыбаки, говорят,

Бывать перестали —

Почему же рыбы

Не видно? [158]

И вот эта дама, которую любил Канэмори, с другим человеком отправилась в столицу, и, услышав об этом, Канэмори сказал: «Даже не известила меня о том, что уезжает». Однако женщина отправила ему письмо, в котором говорилось: «С тоской вздыхаю о ямабуки у колодца», с пометой: «Это на память о стране Мити-но куни».

Тогда Канэмори сложил:

Тоси-во хэтэ

Нурэватарицуру

Коромодэ-во

Кэфу-но намида-ни

Кути я синуран

Рукав моей одежды,

Который многие годы

Был влажен [от слез по тебе],

От сегодняшних слез,

Видно, совсем сгниет [159] .



59

Наскучив суетным миром, из столицы в Цукуси переехавший кавалер в дом своей возлюбленной послал:

Васуру я то

Идэтэ косикадо

Идзуку-ни мо

Уса ва ханарэну

Моно-ни дзо арикэри

С надеждой забыть

Удалился сюда.

Но где бы я ни был,

Не удалюсь от печали,

Вот что со мной творится [160] .



60

Жила некогда дама по имени Годзё-но го [161] . В дом своего возлюбленного послала она однажды рисунок, себя изобразив в виде женщины, пожираемой пламенем, а клубы дыма во множестве нарисовала с такой припиской:

Кими-во омохи

Наманамаси ми-во

Яку токи ва

Кэбури охокару

Моно-ни дзо арикэри

Когда с любовью думаю о тебе,

То живое тело мое

Горит,

Тогда вот так

Много бывает дыма.



61

Во дворце Тэйдзиин много было покоев, где обитали фрейлины императорской опочивальни, и вот через некоторое время был построен восхитительный дворец Кавара-но ин. Был он возведен специально для Госпожи Восточной опочивальни Кёгоку-но миясудокоро, и император перебрался к ней. Было это весной. Для оставшихся в Тэйдзиин дам все это было неожиданно, и они загрустили в одиночестве. Пришли к ним придворные. «Так прекрасны глицинии, а государь не изволит даже взглянуть [162] » и тому подобное говорили. Стали рассматривать цветы, а к глициниям прикреплено послание. Развернули они его, смотрят:

Ё-но нака-но

Асаки сэ-ни номи

Нариюкэба

Кинофу-но фудзи-но

Хана-то косо мирэ

Все в мире

Лишь мелководьем

Становится.

Посмотреть хоть на цветы

Вчерашних глициний [163] .

Так говорилось в послании, и все были безмерно очарованы, всеми овладела печаль, но которая из фрейлин сложила танка, никто не знал. А придворные кавалеры так сложили:

Фудзи-но хана

Иро-но асаку мо

Миюру кана

Уцурохи-ни кэру

Нагори нарубэси

Да, глициний цвет

Измельчавшим

Кажется.

Видно, что лишь отзвук

Остался от увядающих цветов.



62

Дама по имени Носан-но кими и монах Дзодзо [164] , как никто, любили друг друга. Обменялись они клятвами в беспредельной любви.