Жемчуг перед свиньями   ::   Синьяк Пьер

Но замок предков стоял в руинах, практически непригодный для жилья, и не с его доходами, на тысячу-другую превышающими минимальную заработную плату, начинать сызнова жизнь, о которой он так мечтал – жизнь дворянина в собственной усадьбе. Нужно было гдето найти первоначальный капитал. На восстановление замка, владельцем которого он все еще являлся. Водвориться на собственных землях и, став вновь настоящим Мюзарденом де Фальгонкуль, выдвинуть свою кандидатуру в депутаты или сенаторы, заполучить должность в том же духе, а потом так развернуться, что местные прохвосты от злости на стенку полезут. Хотя, даже если он и сумеет добиться своей цели, эти недоумки, живущие под сенью башен Фальгонкуля, еще не готовы к тому, чтобы были у них современные дороги, водопровод, сельскохозяйственные кооперативы и другие блага, благодаря которым деревня и вся округа приобщатся к цивилизации. Сейчас, если полученные им сведения верны, от Кьефрана был свой депутат-социалист, который пытался вытащить десяток деревенек этого захолустья из их вековечного прозябания. Надо будет как можно скорее положить всему этому конец. Эти слизняки так и будут прозябать и сидеть по уши в дерьме, и не скоро еще наступит тот день, когда он, если станет их избранником, осушит болото – а оно, не стоит этого забывать, принадлежит ему – и на его месте устроит искусственное озеро или еще что-нибудь в этом роде для привлечения туристов. Да эти олухи ничего другого кроме нищеты и не заслуживают.

Думая о том, как он отомстит всем этим тварям, а месть эта, как он чувствовал, не за горами, Ромуальд коснулся рукой того места на лбу, где когда-то была шишка и гноящаяся рана, а все оттого что накануне его отъезда в Париж на заработки эти недомерки забросали его острыми камнями, чуть не убив при этом и чуть-чуть не выбив ему глаз. Они ему за это еще заплатят. Ненависть отразилась у него на лице, и хозяин бистро обеспокоенно поглядел на него.

– Сколько с меня, дружище?

Ромуальд был вежлив с пройдохой. Он всегда был любезен со скотами. Фальгонкуль совсем рядом. Километров десять-пятнадцать. Трактирщик, небось, родом из тамошних крестьян.

Ромуальд небрежно бросил пятифранковую монету на стойку, покрытую винными пятнами – это в порядке вещей, – а вдобавок еще и коричневатыми разводами от глины и навоза. Сельские пьянчуги в вельветовых куртках, должно быть, возили по стойке локтями, нудно и злобно перепевая привычный вздор о постоянно растущих ценах на зерно и молодняк – мол, это их разорит.

«Уж если мне удастся стать вашим депутатом, не надейтесь, сволочи, что цены снизятся» – подумал про себя Ромуальд.

– Что у вас новенького, любезнейший? – спросил странствующий фотограф. – Есть здесь что-нибудь приметное для съемки?

– То есть…

Он объяснил сонливому крокодилу, кем он работает, чем на жизнь зарабатывает, рассказал про открытки и все такое прочее.

– Памятников здесь никаких нет, – отвечал простофиля, – разве что намогильные у нас на кладбище. Но если вы проедете до Мон-Су-Водрей, что за лесом Шо…

Ромуальд принял высокомерный вид.

– Памятник Жюлю Греви? Нет, друг мой, не пойдет, его уже снимали.

Но никто и никогда этот памятник не фотографировал. В архивах торгового дома «Баленкен и Люэ» не было ни единого снимка памятника Греви, того самого, зять которого торговал из-под полы наградами, но не имело никакого смысла сообщать этому грязному плуту, что он, Ромуальд Мюзарден, никогда, совершенно никогда не станет фотографировать эту республиканскую сволочь. Ромуальд был монархистом до мозга костей. Став кандидатом в депутаты, он немножечко сплутует и для своих обращений найдет что-нибудь в социалистическом духе, чтобы понравиться людям этих отсталых, но и, вот ведь что забавно, приобщенных к современности мест.