Жизнь и смерть Юкио Мисимы, или Как уничтожить храм   ::   Акунин Борис (Чхартишвили

Потом еще не раз умозрительное влечение к смерти будет отступать при возникновении не воображаемой, а реальной угрозы, только к концу жизни жажда саморазрушения станет неодолимой.

В романе "Исповедь маски", принесшем молодому писателю славу, Мисима устами своего героя признает, что способен ощущать себя действительно живущим, лишь предаваясь кровавым грезам о муках и смерти. В 1948 году Мисима писал (вот он, голос "сидящего внутри чудовища"): "Мне отчаянно хочется кого-нибудь убить, я жажду увидеть алую кровь. Иной пишет о любви, потому что не имеет успеха у женщин, я же пишу романы, чтобы не заработать смертного приговора".

Пятидесятые годы для Мисимы - период метаний, попыток уйти от главного проклятия его жизни (если это было проклятием) в литературу, театр, спорт то самое "срывание с лика смерти ее многообразных масок".

В 1952 году, совершая первое кругосветное путешествие, двадцатисемилетний писатель попадает в Грецию, которая производит настоящий переворот в его душе. В мраморных статуях античных богов и атлетов Мисима открывает ранее казавшееся ему немыслимым "бессмертие красоты". Болезненного, хилого, одолеваемого мрачными и страшными видениями молодого человека неудержимо влечет к солнцу, физическому и духовному здоровью, гармонии тела и разума. "Греция излечила меня от ненависти к самому себе, от одиночества и пробудила во мне жажду здоровья в ницшеанском смысле", вспоминал Мисима.

Ярким солнечным светом наполнен роман "Шум волн" (1954), на который писателя вдохновила история Дафниса и Хлои. Это произведение, лишенное и тени извращенности, рассказывает о первой любви прекрасного юноши-рыбака и девушки-ныряльщицы, встретившихся на маленьком острове. Никогда - ни прежде, ни после - Мисима не писал так просто и поэтично о нормальном, здоровом человеческом чувстве. Юные герои находятся в полной гармонии с морем, солнцем - всем окружающим миром. Автор даже специально оговаривает, что Синдзи (так зовут рыбака) "ни разу не задумывался о смерти". К этому времени относится запись в дневнике писателя: "Мои мысли о смерти заросли плющом, словно старый замок, в котором никто больше не живет".

Именно тогда Мисимой овладевает новая идея: "Создать прекрасное произведение искусства и стать прекрасным самому - одно и то же". Один из тогдашних друзей писателя описывал его так: "Он был бледен как смерть настолько, что кожа отливала лиловым. Казалось, тщедушное тело болтается в непомерно широкой одежде. И все же с первого взгляда было видно: этот человек из породы нарциссов. Он умел видеть красоту. Ключ к пониманию Мисимы той поры, когда он еще не увлекся культуризмом и всем таким прочим, был во взгляде, которым Мисима смотрел на самого себя: этот взгляд понимал и ценил прекрасное, а перед ним постоянно представало нечто безобразное..."

Мисима решает "создать из себя полную свою про-тивопо ножность" - как физически, так и духовно. И надо сказать, что первое ему удается. За выполнение этой задачи он берется с присущей ему неистовой целеустремленностью. Начав с занятий плаванием, Мисима затем переходит к культуризму, кэндо, карате. Каждый день щуплый, нескладный и уже не очень юный литератор обливался потом в спортзале. Год шел за годом, и чудо свершилось: мускулы налились силой, движения стали уверенными и ловкими. Успехи Мисимы в спорте были поразительны, и он очень ими гордился. Когда в 1963 году в энциклопедии статью о культуризме снабдили фотографией писателя, он сказал, что это "счастливейший момент его жизни". Близкий знакомый Мисимы, известный американский японовед Дональд Кин писал: "Наиболее совершенным произведением искусства Мисимы стал он сам".