Золотая сетка   ::   Эстрада Корреа Елена

Колькин папа был созерцатель и любитель слегка клюкнуть, резчик по дереву, прекрасный столяр и плотник, неплохой домохозяин при вечно отсутствующей жене. Очень хорошо всегда ладил с падчерицей, не давая мамаше пилить девчонку ни за что, просто потому что под руку подвернулась. Сына любил и, будучи вовсе не таким простаком, каким обожал себя показывать, понял, что отпустить ребенка с надежной сестренкой в тропики будет ему во благо.

Но о тесте подробнее потом. Он тоже играет в истории, которая еще не начиналась, роль большую и чрезвычайно положительную.

Родня, в общем, была сама по себе, а дела – сами по себе. Без лишней помпы, устроив свадьбу, мы принялись хлопотать насчет магазина. Дело оказалось весьма кляузным, и проканителились бы мы с ним долго. Но Мария представила мне вскоре старого друга (читай: бывшего любовника) своей матери по имени Абрам Моисеевич Штеренгорц, на вопрос о национальности отвечавший с развеселой улыбкой:

– Фг`анцуз!

У него были роскошные седые кудри, глаза в плутоватых морщинах и такой же меланхолический нос, как у меня. Лет французу было примерно шестьдесят пять, и большую часть из них он был исполкомовским работником. Знал всех и вся, ходы и выходы, к кому с чем пойти и кому сколько дать.

Первым делом почтенное дитя Израиля посоветовал мне "организовать" российский паспорт, сам взялся провернуть это дело и в фантастически короткий срок принес документ с орлом, в котором я числился как… Иван Атаульфович Гусман.

– Послушайте, – спросил я, – вы меня по национальности тоже французом записали?

Мария и Максим умирали со смеху: в графе "национальность" действительно было написано "еврей".

– Таки зря вы, детки,- укоризненно покачивал кудрями старый Абрам, – еврей, он и в Африке еврей, и в Перу тоже, да не обидятся твои, Ванюша, родители. Это же универсальная национальность! Записал бы я тебя перуанцем или потомком великого инки, к примеру, да каждая собака цеплялась бы: почему это ты российский гражданин, да чего тебе тут надо, да нет ли тут вражеских происков, да мало что!

Приметным быть хорошо, если ты артист. Но у нас разговорный жанр специфический, а чиновники склоны придираться к каждой букве. Не спорь, сынок: сахар белый! Ты это еще оценишь.

Ну, я не комплексовал ни по поводу нации, ни по поводу необрезанности новоявленного иудея, над чем потешались вволю все мои семейные. Дед Федор особенно поддразнивал Марию… Мы никому не говорили, что брак фиктивный. Знали об этом Максим и Колька. И те премудро помалкивали.

Для магазина там же в Кучино получили в аренду (опять-таки не без помощи Штеренгорца) помещение какой-то упраздненной за ненадобностью конторы: угол старого двухэтажного дома, помещения на первом и втором этажах, просторно и запущенно.

– Второй-то этаж зачем?

– Таки берите, детки, годится! Это же почти задаром!

Сумма взятки превышала сумму арендной платы в энное количество раз. Тут действовал закон обратной пропорциональности.

– Послушайте,- сказал Максим, обойдя верхнее комнаты, расположенные фонарем, – а может, нам здесь поселиться?

Идея показалась здравой, тем более все равно нужно было жилье. Из общежития нам с Максимом волей-неволей приходилось выселяться. Мария, скрывая от своих, что живет со мной врозь, приткнулась у какой-то подруги, и это тоже не могло тянуться долго. А мы были публикой неприхотливой, и то, что удобств поначалу было меньше минимума, никого не смутило. Тем более что стояло лето, и даже отсутствие двух-трех оконных рам не могло испортить настроения.

Закипела работа по отделке торгового помещения внизу: штукатуры-маляры, плотники-электрики, и все мы были заняты по уши и по уши измазаны в известке, краске и всякой дряни.

Наверху Мишаня, гугукая и урча, при помощи сына ладил рамы, сооружал из досок замечательно удобную мебель и приводил в божеский вид наше жилье.