Мелкий бес   ::   Сологуб (Тетерников) Федор Кузьмич

– Молчи, молчи, пожалуйста, – прервала его Вершина, – терпеть не могу таких рассуждений, терпеть не могу, – повторила она и еле заметно дрогнула всем своим сухоньким телом. – Тебе делают замечание, ты молчи.

И Вершина высыпала на Владю не мало укоризненных слов, дымя папироскою и криво улыбаясь, как она всегда улыбалась, о чем бы ни шла речь.

– Надо будет отцу сказать, чтобы наказал тебя, – кончила она.

– Высечь надо, – решил Передонов и сердито посмотрел на обидевшего его Владю.

– Конечно, – подтвердила Вершина, – высечь надо.

– Высечь надо, – сказала и Марта и покраснела.

– Вот поеду сегодня к вашему отцу, – сказал Передонов, – и скажу, чтобы вас при мне высекли, да хорошенько.

Владя молчал, смотрел на своих мучителей, поеживался плечами и улыбался сквозь слезы. Отец у него крут. Владя старался утешить себя, думая, что это

– только угрозы. Неужели, думал он, в самом деле захотят испортить ему праздник? Ведь праздник – день особенный, отмеченный и радостный, и все праздничное совсем несоизмеримо со всем школьным, будничным.

А Передонову нравилось, когда мальчики плакали, – особенно, если это он так сделал, что они плачут и винятся. Владино смущение и сдержанные слезы на его глазах, и робкая, виноватая его улыбка – все это радовало Передонова. Он решил ехать с Мартою и Владею.

– Ну, хорошо, я поеду с вами, – сказал он Марте.

Марта обрадовалась, но как-то испуганно. Конечно, она хотела, чтобы Передонов ехал с ними, – или, вернее, Вершина хотела этого за нее и приворожила ей своими быстрыми наговорами это желание. Но теперь, когда Передонов сказал, что едет, Марте стало неловко за Владю, – жалко его.

Жутко стало и Владе. Неужели это для него Передонов едет? Ему захотелось умилостивить Передонова. Он сказал:

– Если вы думаете, Ардальон Борисыч, что тесно будет, то я могу пешком пойти.

Передонов посмотрел на него подозрительно и сказал:

– Ну да, если вас отпустить одного, вы еще убежите куда-нибудь. Нет уж, мы вас лучше свезем к отцу, пусть он вам задаст.

Владя покраснел и вздохнул. Ему стало так неловко и тоскливо, и досадно на этого мучительного и угрюмого человека. Чтобы все-таки смягчить Передонова, он решился устроить ему сиденье поудобнее.

– Ну, уж я так сделаю, – казал он, – что вам отлично будет сидеть.

И он поспешно отправился к тележке. Вершина посмотрела вслед за ним, криво улыбаясь и дымя, и сказала Передонову тихо:

– Они все боятся отца. Он у них очень строгий.

Марта покраснела.

Владя хотел было взять с собою в деревню удочку, новую, английскую, купленную на сбереженные деньги, хотел взять еще кое-что, да это все занимало бы в тележке не мало места. И Владя унес обратно в дом все свои пожитки.

Было не жарко. Солнце склонялось. Дорога, омоченная утренним дождем, не пылила. Тележка ровно катилась по мелкому щебню, унося из города четырех седоков; сытая серая лошадка бежала, словно не замечая их тяжести, и ленивый, безмолвный работник Игнатий управлял ее бегом при помощи заметных лишь опытному взору движений вожжами.

Передонов сидел рядом с Мартою. Ему расчистили так много места, что Марте совсем неудобно было сидеть. Но он не замечал этого. А если бы и заметил, то подумал бы, что так и должно: ведь он – гость.

Передонов чувствовал себя очень приятно. Он решил поговорить с Мартою любезно, пошутить, позабавить ее. Он начал так:

– Ну, что, скоро бунтовать будете?

– Зачем бунтовать? – спросила Марта.

– Вы, поляки, ведь все бунтовать собираетесь, да только напрасно.

– Я и не думаю об этом, – сказала Марта, – да и никто у нас не хочет бунтовать.

– Ну да, это вы только так говорите, а вы русских ненавидите.

– И не думаем, – сказал Владя, повертываясь к Передонову с передней скамейки, где сидел рядом с Игнатием.

– Знаем мы, как вы не думаете. Только мы вам не отдадим вашей Польши. Мы вас завоевали.