Под ясным небом старые горы   ::   Матевосян Грант Игнатьевич

— Сан маным достум, ман саным достум, что нехорошо — ты мой друг, я твой друг, ния аиб, — сказал Оган и, разинув рот, уставился на азербайджанца.

— Отдай щенят, — попросил азербайджанец.

— Чапалахдар, — сказал Оган.

Я под своей тахтой не понял, что это значит. И в это время азербайджанец сказал:

— Если не умеешь, не говори по-нашему.

— Билерам, — сказал Оган. — Знаю.

— Ну раз знаешь, ламу лари манавур, — сказал азербайджанец. — Отдай щенков.

— Билмерам, — сказал Оган, — совсем билмерам. — Мол, не знаю, совсем не знаю, о чём это ты.

— Сан? — сказал азербайджанец. — Ты не знаешь?

— Ман, — отозвался Оган, — я не знаю.

— Стыдно, — сказал азербайджанец.

— Это наши горы, добро пожаловать в наши горы, это Шиш-тап, вон там Гарнакар, какие ещё щенки, — сказал Оган.

— Два собачьих щенка, — сказал азербайджанец.

— Если не умеешь, не говори по-армянски, — сказал Оган.

— Оган, — позвал Асатур.

— Майор дыр, — сказал Оган. — Это он взял Берлин, Берлинын, билерсан?

— Билерман, — сказал азербайджанец.

— Ну, а раз знаешь, о чём речь, — сказал Оган. — У собаки не шесть было щенят — пять, беш, — сказал Оган.

— Дорд, — сказал азербайджанец, — ты двух украл.

— Нехорошо, — сказал Оган, — такие вещи до Советской власти случались, что ещё за воровство — пеш кеш дыр.

— Пеш кеш не делаю, — сказал азербайджанец, — не дарю.

— Что не даришь? — спросил Оган.

— Щенков, — ответил азербайджанец.

— Каких ещё щенков? — сказал Оган.

— Собачьих щенков, что ты украл, — сказал азербайджанец.

— Кто украл? — сказал Оган.

— Ты украл собачьих щенков, — сказал азербайджанец.

— Чапалахдар, — сказал Оган.

— Совсем у тебя нет стыда, — сказал азербайджанец, — йохтур, нету.

— Какой такой стыд? — сказал Оган.

— Которого у тебя нет, этот стыд, — сказал азербайджанец.

— Такую дорогу прошёл, устал небось, и как это тебе не лень целый час говорить о каких-то двух щенках, — сказал Оган.

— Осенью они взрослыми собаками станут, — сказал азербайджанец, — отдай.

— Сейчас лето, — сказал Оган.

— А потом осень будет, — сказал азербайджанец, — отдай.

— Что отдать? — спросил Оган.

— Щенков.

— Откуда?

— Из бурки.

— Поди возьми, — сказал Оган, — но друзья так не делают.

— Осенью взрослыми собаками будут, — сказал азербайджанец, — не обижайся.

— Бери, — сказал Оган, — осенью взрослыми собаками будут.

Прижав щенков к животу, я окаменел под своей тахтой.

Азербайджанец молчал, потом сказал:

— Смотря кто вырастит.

— Смотря кто вырастит, — согласился Оган.

— Кто вырастит, тот и узнает, — сказал азербайджанец.

— Я хороший чабан, — сказал Оган, — за четыре года этой войны ни одну овцу волкам не отдал, ни одной овцы не потерял.

— А найти, — сказал азербайджанец, — нашёл?

— Мы овец не находим, мы щенят находим, да и то когда совсем туго приходится. Сука наша старая-старая, дальше некуда, такая старая.

— Сах ол, — сказал азербайджанец, — будь здоров.

— Санда сах ол, — сказал Оган. — И ты тоже будь здоров.

Я под своей тахтой глубоко вздохнул, и женщины, стоя в дверях у Лоланцев, засунув руки под мышки, как стая, которая оправляется, переступали с ноги на ногу, и все про одно и то же подумали, что Оган хорош и лоланцевская Софи тоже.

— Оган, — позвали женщины.

В сумерках азербайджанец уже совсем смешался с дорожной мглой, Оган повернулся на хромой ноге.

— Оган, — засмеялись женщины, — и отчего это ты такой хороший?

— Хороший разве? — сказал Оган.

— Ну до того хороший, — сказали женщины.

— Ну, а раз я такой хороший, — сказал Оган, — вы почему же нехорошие?

— А мы тоже хорошие, — крикнули женщины, — уж одна-то хорошая среди нас точно есть, одна очень хорошая. Оган, иди к нам.

— Это кто же такая, что я не замечал? — сощурив глаз, с раскрытым ртом подождал ответа Оган.

— Нехорошо смотрел, потому и не замечал, — сказали женщины.