Птицы, звери и родственники   ::   Даррел Джеральд

Редкие небольшие облачка стали розовыми и желтыми, словно виноградные листья; наконец солнце утонуло за горою, и небо из синего превратилось в бледно-зеленое, а гладкая поверхность моря на мгновение вспыхнула всеми волшебными цветами огненного опала. Неумолчно стучал мотор, от винта за кормой тянулся белый кружевной узор. Свен мягко и нежно взял на аккордеоне первые ноты романса "Белый миндаль", и все мы дружно подхватили:

Солнечным утром коснулась любимая

Легкой рукою ветвей белоснежных.

Цвет миндаля вмиг осыпал ей локоны,

Лег лепестками на плечи нежные,

Лег лепестками на темные локоны.

Белой метелицей на плечи нежные.

Голос Спиро, глубокий, богатый и мягкий, словно черный бархат, удачно гармонировал с приятным баритоном Теодора и тенором Ларри. Из голубой пучины перед носом нашей лодки выскочили две летучие рыбки, пронеслись над поверхностью и исчезли в сумеречном море.

Стало уже довольно темно, и можно было наблюдать легкое фосфоресцирующее свечение воды. Темное вино с приятным плеском разливалось из фаянсовых кувшинов в стаканы – то самое вино, которое в прошлом году ворчало в свое удовольствие в коричневых бочках. Легкий ветерок, теплый и мягкий, словно лапа котенка, обвевал лодку. Кралефски, откинув голову, с глазами, полными слез, пел бархатно-голубому небу, мерцающему звездами. Море шелестело у бортов лодки шорохом опавших листьев, когда они, гонимые зимним ветром, шуршат о стволы деревьев, подаривших им жизнь.

– Что же ты, милая, в зимнем уборе? –

Тихо сказал я, шагнув ей навстречу.

Цвет миндаля я на землю отряхивал,

Гладя ей локоны, трогая плечи.

Темные локоны, нежные плечи.

Далеко-далеко, в проливе между Корфу и материком, сгустившаяся тьма озарилась огнями рыбачьих судов, словно небольшой отрезок Млечного Пути упал со звездного неба в море. Над панцирем Албанских гор медленно выплыла луна, сперва алая, словно заходящее солнце, потом медная, затем светло-желтая и, наконец, белая. Легкая морская рябь сияла, будто тысячи рыбьих чешуек.

Теплый воздух, пьянящий вкус вина и меланхолическая красота ночи наполнили меня светлой печалью. Так будет всегда, думал я. Сияющий дружелюбный остров, полный тайн. Моя семья и мои звери вокруг меня. И конечно же наши друзья. Бородатая голова Теодора, темнеющая на фоне луны, – к ней бы еще рожки, и будет самый настоящий Пан; Кралефски, рыдающий не стесняясь, словно черный гном, плачущий из-за того, что его выгнали из сказочной страны; Спиро с мрачным смуглым лицом и голосом густым и вибрирующим, словно гул миллиона летних пчел; Дональд и Макс, хмурящиеся из-за того, что им с трудом удается вспоминать слова песенки и в то же время попадать в такт; Свен, словно неуклюжий белобрысый ребенок, извлекающий задушевные звуки из своего громоздкого инструмента:

Жизнь наша юная лишь начинается,

Годы не скоро седыми нас сделают.

Не накликай – я тебя умоляю –

Зиму холодную с вьюгами белыми.

Зиму с метелями, с вьюгами белыми.

Ну вот, думал я, зима все ближе, но после снова придет весна – чистая, сияющая, яркая, как щегол, а потом опять лето с долгими, жаркими днями, желтыми, как нарцисс.

– Не накликай, я тебя заклинаю,

Зиму жестокую, зиму метельную,

Зиму жестокую, зиму метельную.

Убаюканный вином и стуком мотора, теплотой ночи и песнью, я заснул. Лодка несла нас по теплым бархатным волнам к нашему острову, а вдаль уносились прекрасные дни, которым не суждено было возвратиться.



ЭПИЛОГ

"Корфу представляет для меня столь великое значение, что потеря его нанесла бы непоправимый удар по всем моим планам.

Помните о следующем: при нынешнем состоянии дел в Европе величайшим несчастьем, которое может на меня обрушиться, будет потеря Корфу.