Рассказы   ::   Шестаков Евгений

---------------------------------------------

Шестаков Евгений

Рассказы



Евгений ШЕСТАКОВ

К ВОПРОСУ О ВОРОБЬЯХ

Бренности свободы печати посвящается

У хромого воробья под асфальтовым катком век короткий. Со слабыми крыльями и хреновыми лапками вообще о каких-либо перспективах говорить трудно, а если принять во внимание каток, который едет себе и хрен остановится - тут можно только крыльями развести, если они еще подымаются. Подслеповатый хромой воробей, особенно если придурок - постоянный клиент для асфальтового катка. Каток - парень равнодушный, ему один хрен, воробей ты полоумный или метр погонный. Каток туда проедет и обратно, у него здоровья не убавится, а воробей при всех своих достоинствах большой недостаток приобретет - вкатанность в асфальт. Асфальт-то сам по себе вещь неплохая, это многие отмечают, однако полная интегрированность сейчас и в Европе не абсолютное благо, а уж подавно и тут, когда даже о такой твердой вещи как клюв более говорить не приходится. Воробей, как правило, меньше курицы, поэтому громкость его писка при прокатывании мы во внимание принимать не будем, равно как и выпучивание глаз при этом. Так что в событийном ряду особого всплеска не видать и не слыхать, а вся трагедийность происходящего свободно умещается на ладони. Но один маленький отрицательный момент все же есть. Птичку жалко.

КОАЛА И СПИРИДОН

Работящий коала деньги экономил и Спиридону праздному на литр не дал. А Спиридон подлый, многоточие в конце мыслей своих поставив, на коалу злой умысел поимел. И пошел коала далече за молоком при бидоне и о деньгах. И поставиша Спиридон гадкий в подъезде темном ногу своя. Упал коала и разбился вельми. А бидон пролет за пролетом гремел долго и жильцов пугал Серегу-тунеядца с чужою голой женой и своей непокрытой жопой; Афанасия-умника по пояс в книгах, по уши в очках, с белым как снег билетом по косоглазию; старенькую бабушку Ирину, чудесным образом до сих пор живую и от сих до сих по этому поводу пьяненькую в маленький-маленький драбадан; лукавого мальчика Шуру в коротких грязных штанишках, одной рукой у себя в подмышке, другою в маминой висящей сумке; генерал-полковника Звездодуева с красными, уходящими в пол лампасами, с синим, прочищенным на плацу носом и с розовыми почему-то погонами на прозрачном, едрена корка, мундире; малую Акульку в акулькиной детской кроватке, в акулькиных веселых соплях посреди акулькиного веселого крика и пука; согбенного Демидыча, низко-низко над полученной пенсией, мелко-мелко от предвкушений дрожмя и тихо-тихо половинку от супруги под шкап-с; полную Анюту в трико у зеркала, с жеманными глазками, с веером, с длинными тяжелыми волосами, коими роскошно дополнены манящие анютины складки; домашнего хомячка Терентия, сидящего внутри домашнего пудинга под домашним арестом, который он сам на себя с удовольствием наложил; безрукого Григория на одной ноге из комнаты в туалет со свежим номером "Правды" в зубах, из коих пять с половинкой во рту, а остальные в стакане на верхней полке до утра, до завтрака, до лучших времен... При последнем ударе бидона очнулся коала, встал и имя вспомнил свое. И маму вспомнил свою седую. И длину Бруклинского моста в метрах, дюймах и аршинах вспомнил. А с чем, зачем и куда ходил, почему не дошел и кто причиной - не стал вспоминать. Ибо кто таков есть бидон, пусть даже и трехлитровый, и кто таков Спиридон, пусть даже сидевший химик, перед мудростью велией, перед вечными словами, когда-то сказанными в пространство и оставшимися на века: не судите, да не судимы будете, не возжелай зла ближнему своему, не бей лежачего, не стряхивай на ковер, не стой под стрелой, не толпись, а пройди по салону дальше и закомпостируй, если купил.