Ставка на проигрыш   ::   Френсис Дик

" Тяжелые двери сомкнулись. Я пожал плечами и, несколько озадаченный, двинулся обратно к "Блейз". Зашел в машбюро посмотреть, готов ли материал. Они еще не закончили. Просили зайти в понедельник.

Когда я снова вышел на улицу, там кричала женщина. Прохожие оборачивались. Резкий истерический крик перекрывал шум колес и визг автомобильных клаксонов. Вслед за другими я побежал посмотреть, в чем там дело.

На тротуаре, в пятидесяти ярдах от "Блейз", быстро собиралась толпа. Я еще подумал, что именно в этом месте недостатка в штатных репортерах не будет. Примчатся через секунду.

На асфальте лежал Берт. Мертвый. Плиты мостовой вокруг него были усеяны сверкающими бутылочными осколками, и острый запах алкоголя смешивался с вонью выхлопных газов.

– Он упал, упал! – Женщина была на грани истерики и кричала не умолкая. – Выпал из окна, я видела! Вон оттуда! Упал!

– Бог мой! – несколько раз подряд повторил Люк-Джон. Похоже, событие действительно потрясло его. Дерри выложил на стол груду газетных вырезок и начал рассеянно собирать их в стопку.

– А Берт точно погиб? – спросил он.

– Его комната на седьмом этаже.

– Да... – Словно не веря, он покачал головой. – Бедный старик!

Nil nisi bene. * Вот уж поистине резкая перемена в отношении!

Люк-Джон выглянул из окна на улицу. Изуродованные останки Берта убрали. Мостовую вымыли. Ничего не ведающие прохожие бодро шагали по плитам, на которых он принял смерть.

– Он был пьян, – сказал Люк-Джон. – Пьян, как никогда.

Сослуживцы Берта утверждали, что тот вернулся с ленча в совершенно невменяемом состоянии и просто выпал из окна. Нашлись и непосредственные свидетели происшествия – две девочки-секретарши. Они видели, как Берт, стоя у окна, хлестал виски прямо из горлышка, потом покачнулся, окно распахнулось, и он вывалился наружу. И удивляться нечему, если учесть, что Берт был пьян в стельку.

Но я вспомнил, с каким отчаянным упорством твердил он мне о каком-то совете. И призадумался.



Глава 2

Во внешности девушки, распахнувшей передо мной резную дверь особняка в стиле Тюдор в Вирджиния-Уотерс, меня поразили две особенности. Во-первых, ее осанка. Во-вторых, элегантность, с которой она была одета. И потом – цвет кожи. Кожа кофейно-медового оттенка, большие темные глаза и копна блестящих черных волос до плеч. Несколько широковатый в переносице нос и довольно крупный рот дополняли эту картину, над которой на славу потрудились негритянские и европейские гены.

– Добрый день, – сказал я. – Джеймс Тайрон. Я звонил.

– Входите, – кивнула она. – Гарри и Сара скоро будут.

– Что, до сих пор играют в гольф?

– М-м... – Она повернулась, улыбнулась слегка и сделала рукой приглашающий жест. – До сих пор завтракают, я полагаю.

Без десяти четыре... А почему бы, собственно, и нет?

Она провела меня через холл – прекрасно отполированный паркет, тщательно подобранные цветы, обтянутая кожей стойка для зонтиков – в уставленную хризантемами гостиную с мебелью, обитой ситцем. Потолок украшали балки из темного дуба с машинной резьбой. На гладких кремовых стенах резким пятном выделялась одна-единственная картина – модерновое импрессионистское изображение какого-то космического взрыва. Масляные краски были наляпаны на холст щедрыми кусками.

– Располагайтесь. – Она повела изящной рукой в сторону пышного дивана. – Хотите выпить?

– Нет, благодарю.

– А я думала, журналисты только и знают, что пьянствуют день и ночь.

– Если вы пьете и пишете одновременно, перо теряет свою остроту.

– Пожалуй, – кивнула она. – Дилан Томас говорил: для того чтобы писать страстно, голова должна оставаться холодной, как лед.

– Ну, это совсем другой класс. Немного повыше, – улыбнулся я.

– Но тот же принцип.

– Абсолютно.