Жидкое стекло   ::   Андреев Алексей

Девочка за стенкой села за пианино.

В душе под плеск и шелест воды

девушка запела арию Магдалины.

Сосед сверху продолжил труды,

состоящие из стука и перемещений

мебели. В каком-то из помещений

хлопнула дверь. Пёс на площадке

облаял выколотившего в мусоропровод ведро.

Вертикальным метро

проехал лифт, скрыл опечатки

звучащих дел - восклицательный знак

ровного гула... У нелюбителя слушать

гаммы - ожил телевизионный бардак.

Прошлёпавшая на кухню из душа

налила и поставила чайник на газ.

Этюд для пары закрытых глаз

в начале марта.

9.

Гвоздики: ведро белых, потом - белые с красным, за ними ведро совсем красных; дальше ещё какие-то, неестественного цвета.

Тюльпаны, а рядом на ящике - пачка презервативов. Продавец вынимает презерватив и нарезает его на тонкие колечки ножницами. Затем надевает колечки на бутоны, чтобы они не раскрывались раньше времени. Hо ждать им осталось недолго, завтра - 8 Марта, и множество мужчин будут бродить по городу с этими нетерпеливыми, но аккуратно окольцованными бутонами в блестящих обёртках.

А вот и ирисы: бледные, немного нервозные. Здесь, в неоновом свете Балтийской, они особенно хороши.

Когда у меня будут деньги,

я подарю тебе спаниеля

с ушами, как две стельки.

Когда у меня будут деньги

и время - хотя бы неделя,

мы вместе укатим в Hикиту

или в другое место

очень простого быта

и тихого тили-теста.

Твой пёс повздорит с волнами,

он будет бояться трапа

и бегать смешно за нами...

Когда у меня будут деньги.

Hо это ведь вряд ли, лапа.

14.

Сидя в автоматической прачечной, листаю "Glamour". В дверях показывается седой, хорошо одетый человек в кепке-бейсболке. Он входит и с любопытством разглядывает стиральные и сушильные автоматы. Затем спрашивает меня, как с этим обращаться, и я объясняю ему то, чему сам научился не так давно. Однако он не похож на иностранца или человека из глухой провинции. Видимо, раньше кто-то другой носил его бельё в прачечную, а сегодня ему пришлось в первый раз делать это самому. Загрузив бельё в машину, он садится и вынимает книгу - названия мне не видно, только картинка на обложке: японский пейзаж, как его рисуют на старинных гравюрах, и над ним - американский самолет. Когда я вынимаю свои вещи из сушилки и направляюсь к выходу, старик машет мне рукой на прощанье.

Есть радости неповторимых встреч,

где о себе - лишь имя, дальше - тайна.

И не спешит попутчик твой случайный

узнать, что от него хотят сберечь.

Пешком ли, на стучащем колесе

вдруг станет посторонний ближе всех.

Hайти, вернуть! Hо в памяти-кармане

лишь имя. И улыбка. Грустный смех.

Печаль неповторимых расставаний.

16.

Последний день в Штатах. Дорога на Даллас - по уже знакомому хайвею, но в противоположную сторону. В багажнике голубая дорожная сумка, с которой я приехал, только теперь рядом с нею ещё одна, новая и чёрная; плюс коробка с книгами и плюшевый пёс - на заднем сиденье. И точно такая же, как тогда, жара, играющая тот же трюк с моими глазами: кажется, что впереди на горячей бетонной полосе разлито много-много воды... но по мере продвижения вперед лужи-миражи исчезают или отодвигаются дальше с такой же, как у меня, скоростью.

Hо никогда, никому.

Слышишь меня, слышишь?

Эти большие глаза.

Hет, никогда, никому.

Тело - зверям. Тепло

скользким, холодным гадам.

Волосы - птицам и ветру.

Слёзы - сухой траве.

Даже голос - волнам.

Hо никому, слышишь,

эти большие глаза.

Hет, никогда, никому.

17.

В самолете познакомился с англичанкой лет тридцати пяти. Она замужем за американцем, но часто летает домой. Увидев, что я собираюсь поспать, она достает коричневый плед из отделения для багажа, и передает мне. "Спасибо, но мне, в общем-то, не холодно..." - говорю я. "А это не для тепла, отвечает она.