Алюминиевое солнце   ::   Носов Евгений Валентинович

И свечение это сочилось с приветной теплинкой, отчего все вокруг было обласкано нежной молочной топленостью: и травяные проталины в затишках, и всякая заборная тесина, и острецы сосулек по карнизам, уже набрякшие, словно коровьи соски, накопленные талицей, готовой вот-вот побежать дробной чередой капели.

Покрутили головами, порадовались благодати и принялись за березу. Та, непутевая, сразу и воспротивилась, захрипела под зубьями закучерявленной берестой. Кольша сходил за топором, пообсек вспухшее корье, остучал обушком ледышки.

И опять: вжик-скоргык, вжик-скоргык...

- Давай... не дури... матушка... - уговаривал Кольша колодину. Пошла... пошла, любезная...

Наконец-то почувствовалась настоящая древесная твердь, струйкой выплеснулись белейшие опилки: Катерине - на резиновые сапоги, Кольше - на адидасовые подштанники. Запашисто повеяло деготьком.

Однако березовая плоть через сколько-то протяжек пилы внезапно закончилась, полотно пусто провалилось вовнутрь и тотчас заплевалось затхлой трухой пополам с ледяной кашей.

- Ну Северьяныч уважил! - обиженно откинулась Катерина. - Пустую дровину спихнул... А ты ему - кугикалки... Всю зиму ладил, звук подгонял...

- Ладно, не кори напрасно... Не взял он нашей музыки.

Из второго распила вместе с прелью и снегом посыпались еще и какие-то черные барабашки. Все они были свернуты, а недвижные крючковатые лапки собраны пучком, тогда как телескопические усики прижимались к большим выпуклым глазам, похожим на пляжные очки. В темных стеклышках этих очков отражалось небо, а еще промелькивал и сам Кольша.

- Катерина! - изумился он, протягивая жене ладошку с опилками. - Да ведь это же мураши-и!! Глянь-кась! Ну чудеса!..

- Поди, пустые кожурки... - с опасливым неприятием отвела Кольшину руку Катерина. - Давай допилим да я метлой замету, а то стирку затеяла: сколь накопилось.

- Погоди, погоди... успеется со стиркой... - озаботился своим Кольша. - А вдруг они только спят? Видишь, все лежат одинаково... Стало быть, сами так полегли. А во льдах оно все долго хранится. Недавно мамонта откопали, а у него во рту еще трава недоеденная...

6

Как ни противилась Катерина, как ни расставляла в дверях руки, не пуская Кольшу в святую горницу, тот, упорный, все же настоял на своем: набрал в миску опилок, побрызгал водицей, разложил по окружности муравьев, сверху обвязал марлечкой и весь этот инкубатор выставил на подоконник, на южную сторону, под солнечный обогрев.

- Ну вот! - наконец удовлетворился Кольша. - Будем наблюдать. Наука, поди, тоже не все знает. Вот опять нашли каких-то голых индейцев. Огонь круглой палочкой добывают, живых пауков едят. Наверное, и еще есть такие, но никто не знает. Сам Бог небось про них позабыл, а может, никогда и не видел. А кто же станет доглядать муравьев? Они же вон какие малипусенькие: наступил и пошел дальше. А может, в нем тоже есть какие соображения? Чего-то он видит вокруг себя, что-то любит - не любит, чего-то чурается. Так что интересно понаблюдать, как и что...

- Неча за дохлыми наблюдать, - противилась Катерина. - Ежли б за то трудодень писали... Вот придет тепло, тогда и наблюдай. Летом их полон двор бегает.

- Дак то здешние, а эти - из дальних мест. Может, таких еще никто не видел. Охота узнать, что за порода. Вот бы высадить их в нашей местности!

Присутствие на подоконнике посудины с телами таинственных муравьев-иноземцев будоражило Кольшу до самозабвения. Катерина уже знала, что теперь он за весь день не попросит есть и ни разу не взглянет на ходики, чтобы определиться в своем бытие. На его впалом лице, поросшем редким, по-иночески чернявым очесом, проступила та его возбужденная улыбка с двойными складками на щеках, которая всякий раз появлялась и не сходила часами, когда он загорался внезапным интересом.

- Это сколь времени прошло, пока полено к нам на хутор попало, размышлял вслух Кольша, прохаживаясь у окна.