Беглец   ::   Дубов Николай Иванович

- Что ж у нас тут такого особенного? Место как место.

- Что имеешь, никогда не ценишь, - непонятно сказал приезжий. Он и потом то и дело говорил что-нибудь непонятное. - А нам очень понравилось. Нельзя ли у вас тут остановиться и пожить некоторое время?

Морщины на лице деда немного распустились. Значит, приезжий не начальство и неприятностей не будет.

- Так где у нас? Тесновато живем - четыре комнаты, три семьи, в четвертой мастерская. Да уж, коли вам такая охота, потеснимся как-нибудь.

- Вы меня неправильно поняли. Мы не собираемся вас затруднять. Если не возражаете, мы вон там, - он показал на бугор, заросший тамариском, поставим палатку и будем жить.

Дедово лицо совсем прояснилось.

- А живите на здоровье, места не просидите.

Хлопнула дверца "Волги", все посмотрели туда, приезжий тоже посмотрел, улыбнулся и сказал:

- Не выдержала.

Во двор вошла молодая женщина. Женщина как женщина, ничего особенного. Ветер растрепал ее волосы, она отбросила их рукой, озабоченно посмотрела на приезжего, но, увидев, что он улыбается, улыбнулась тоже. И тогда все тоже невольно начали улыбаться. На нее просто приятно было смотреть - и на глубокие ямочки на щеках, и на голубые, какие-то очень открытые глаза, и на то, как она легко, будто не ступая по земле, шла к ним.

- Вот, - сказал приезжий, - прошу любить и жаловать: Юлия Ивановна. А меня зовут Виталием Сергеевичем, фамилия - Воронин.

- Очень приятно познакомиться, - сказал дед. - Костыря Тимофей Архипович. А это моя Максимовна.

Максимовна вытерла руку о платье, и белая маленькая рука приезжей скрылась в ее красной мясистой лапе, как в толстой вязаной варежке. Тут все стали по очереди подходить и здороваться, кроме, конечно, ребят, потому что кто бы им стал подавать руку...

- Всё, Юленька, договорились, - сказал Виталий Сергеевич, - пойдем теперь посмотрим.

Приезжие пошли с дедом выбирать место, а Юрка, Славка и Митька, конечно, за ними.

За оградой они миновали кучу ржавого железного хлама, яму с гашеной известью. Каждый год перед Первым мая ее раскрывали и красили известкой дом и ограду. Под ногами шуршал уже засыхающий овсюг. Бугор был окутан бледно-розовым дымом - тамариск цвел. Приезжие переглянулись и снова улыбнулись друг другу.

- Ну? - сказал Виталий Сергеевич. - Я не прав? Море рядом, каких-нибудь десять километров персонального пляжа, и эти розовые кусты, и безлюдье, и эти дали...

- Мечта! - сказала Юлия Ивановна. - Лучше нельзя и придумать!

Она переводила взгляд вслед за его рукой. Юрка тоже смотрел туда же и старался понять, чем они восхищаются: Он жил и жил и никогда не думал, красиво здесь или нет. И никто не думал об этом и не говорил. Ни Федор и Нюшка, ни папка с мамкой. Наоборот, все жаловались, как плохо тут жить на отшибе - ни людей, ни магазина, ни клуба. И света нет - сидят при керосиновых лампах, и детям далеко ходить в школу, да еще во всякую погоду. А случись какая беда, надо бежать за четыре километра в Ломовку, потому что ближе никакого жилья нет. До Гроховки, где правление колхоза и телефон, пять километров, а до переправы и все шесть.

Дед и Максимовна не жаловались, но это потому, говорил папка, что у них свой дом в Ломовке и сад, там живет старший сын деда с семьей, а у деда здесь казенная квартира и казенная лошадь, а корова, свиньи и всякая птица свои. В полосе отчуждения он сам хозяин, сеет ячмень для казенной лошади и для своего скота сколько хочет, и на огороде всего невпроворот. Другим он тоже выделяет участки под огород, а сколько они там могут сажать, если целый день работают на дороге и для огорода остаются только вечера да выходной?..

А по-Юркиному, тут совсем неплохо. Конечно, хорошо, если б здесь жили еще другие ребята, было бы веселее, а то всего - он, Славка да Митька и Ленка.