Без совести   ::   Житков Борис Степанович

Я взял 87 копеек, запер тетку в квартире и пошел в кино. В кино как раз передо мною пол-экрана закрывал какой-то дылда. Свет погасят, он котиком к своей барышне жмется, что-то мурлыкает. На экране показывали пожар на корабле, и люди, как мыши, бегали и давили от страха один другого. Все в зале чего-то хохотали. И я подумал: если сейчас бы загорелось в зале, то вы не хуже, как на экране, друг друга топтали бы. Я досмотрел, пока было интересно, и когда все глядели, как кавалер с барышней катаются в лодке, я крикнул во всю глотку: "Пожар!! Горим!" Музыка оборвалась, все вскочили, завертели головами и бросились кто куда. Этот дылда калошами прямо на колени вскочил своей барышне. Все визжат, ревут и прямо по стульям напролом рвутся к дверям. И вой такой, что страшно. Во всех дверях верещат бабы, а мужчины рвутся и, как скоты на бойне, ревут бычьим голосом. Я не двинулся, я дождался, чтоб вокруг меня стало пусто. Тогда я вскочил заднему на плечи и на четырех, как собака, побежал по людям к двери. По дороге плевал всем в хари, а они были зажаты и ничего мне сделать не могли. Я вылез и пошел на угол смотреть, как едут пожарные.

Дома тетка уже очухалась и лазала по квартире, как мокрая муха. Шмыгала носом и приговаривала:

- У тебя, Петя, ни на грош совести: запер старушку. Старушечку. - И опять носом шмыгать.

На другой день, пока я ходил в школу, она загнала татарину всю мамину постель - я это знаю от соседского мальчика. А мне сказала, что отдала в детский дом для доброго дела. В мамину память. А сама три раза при мне запиралась в уборной. Я перестал ходить в школу, стал стеречь квартиру. Но тетка, видать, столько напасла этого морфию, что наспринцовывалась целую неделю и потом совсем легла, и видно, что стала помирать. Пришла соседка и говорит: "Ей надо воды согреть и кофию дать, у меня плита горит... Давайте я вам кофейничек поставлю. Тетка у вас умирает, молодой человек, а вы без всякой совести". И взяла кофейник. Только я его и видел. Потом приходила, будто больную сторожить, и не стало после нее последнего сахару. Тогда я не стал ждать. Я брал вещи, таскал их на барахолку. На дворе меня жильцы перехватывали:

- Как вам не совестно, молодой человек.

А я говорил:

- Тетке на лекарство.

Тогда все наперебой;

- Если недорого, мы это зеркало возьмем, - и давали за зеркало в раме 40 копеек.

В два дня я все позагонял на барахолке, это можно вынести. А столы и шкафы не стала давать соседка кричит: "Я милицию позову. Совести в тебе, мерзавец, ни полвершка!" А я ей пообещал третью долю, и она при мне с маклаками рядилась и кричала им:

- Совести в вас, ироды, на волосок собачий нету.

Я поглядел на тетку и увидал, что ей осталось не больше получаса до смерти. Под ней оставалась кровать железная и постель. Я увидал, что этого на похороны будет мало и возьмут меня за бока. Какого черта тратиться, да и возня. Я сказал соседке, чтоб посидела, а я побегу за доктором. Я вышел, плюнул на порог - и Петькой звали. Пусть как хотят.

3.

Я пришел к родителям одной девочки, она училась со мной в одном классе, и сказал, что у меня дома все умерли, мне негде жить. Все сделали длинные морды, говорили: "Ай-ой-ай"-и мамаша стала доставать из буфета варенье - положила две ложечки. Я съел варенье и спросил: нельзя ли у них мне жить - мы с Тоней в одном классе. Они сразу нахмурились и говорят:

"Как же, а в детский дом?" Я сказал, что я большой уж и меня никуда не берут. И они запели в два голоса:

- Какое время бессовестное, какое правительство у нас бессовестное. Раньше наверное бы...

А я сказал:

- За меня будут платить.

- Ах, так! - говорят. - Много ли? Кто это?

Я сказал, что из Пскова дядя мне прислал. И стал с ними торговаться. Они уходили шептаться раз пять и насилу дошли до тридцати рублей: одни харчи и квартира. Я дал вперед 15 рублей.