Четыре сказки   ::   Шергин Борис

Только в лесок заехали, эта поддельна старуха на ножку справилась, за адъютанта сграбилась да выкинула его на дорогу; вожжи подобрала, да только Капитонка и видели. А царь сидит, на столе чашки расставлят. Бедна старуха под трубой – ни гугу. На улице и темнеть стало. Царю скучно:

– Што эко самовар-от долго не кипит?

Его величество трубу снял, давай старухе уголье в рот накладывать…

Удивляется, што тако устройство. Потом сапог скинул, бабке рожу накрыл, стал уголье раздувать. Старуха со страху еле жива, загудела она, зашумела, по полу ручей побежал… Царь забегал:

– Охти мне! Самовар-от ушел, а их чай пить нету. Скоре надо заварить…

Хочет самовар на стол поставить:

– На! Где ручки-те?

Старуху за бока прижал, а та смерть шшекотки боится: она как визгнет не по-хорошему… И царь со страху сревел – да на шкап. А старуху уж смех одолел. Она из рогозы вылезла.

– Ваше величество, господин амператор! Не иначе, што разбойник-от этот и был. Как он нас обоих обмакулил, омманул…

Ночью царь задами да огородами пробрался домой, да с той поры и запил, бажоной.

А Капитонко в заграницу на тройке укатил и поживат там, руки в карманах ходит, посвистыват.



Мартынко

Мартынко с артелью матросов в море ходил, и ему жира была хорошая. Хоть на работу не горазден, а песни петь да сказки врать мастер, дак все прошшали.

С англичанами, с норвежанами на пристанях толь круто лекочет, не узнать, что русский. Годы подошли, взели на военную службу. Послали караульным в стару морску крепость. Место невесело, начальство строго, навеку бедной парень эдак не подчинялся, не покорялся.

Вон оногды на часах у складов и видит: подъехали компания лодкой и учали в футбол играть. Мартына и раззадорило:

– Нате-ко меня!

Ружье бросил и давай с ребятами кубарем летать. В это время комендантова супруга на балкон сели воздухом подышать. Ей от Мартынова пинка мяч в зубы прилетел и толь плотно сел, дак фельшер до вечера бился, добывал.

Мартынку утром суд. Перва вина, что благородной дамы в рот грезной футбол положил, втора вина – с поста убежал. На ночь замкнули в башню. Башня заброшена – хлам, пыль, крысы, паутина. Бедной арестант поплакал, полежал у порога, и захотелось ему исть. В углу стол. Не завалялось ли хоть сухаря в ящике? Дернул вытяжку, есть что-то в тряпице. Развернул,– как огнем осветило – карт колода золотых, на них нельзя насмотреться. А в каземат часовой лезет:

– Тебе с огнем играть!!!

Тут на карты обзадорился, тут сели играть. И видит Мартынко – карты сами ходят, сами на хозяина играют. Часовой арестанту в минуту все гроши продул.

Нас бы с вами на ум, Мартына на дело: "Я этими картами жить зачну".

Часовому долг простил, выгонил его, в потеменки раму вынял, железно прутье вышатал да окном и выпал.

Утром арестанта хватились, а он уже в городе, в порту похаживат. В портерной иностранного кептена присмотрел, ему карты показал. Кептен ум потерял, сел с Мартыном,– не то что деньги, с себя мундир проиграл.

Мартынко говорит:

– За проигрыш перепехни меня за море на своем пароходе.

Вот Мартынко в заграничном городе разгуливат по трактирам да по пивным. Где карты явит, там люди одичают. Мартынко один с барышом. Денег стало черту на печь не закинуть. Тогда загрустил: "Мне это низко, желаю по своим капиталам в высшее общество". Заказал брюки клеш, портянки сатиновы, нанял такси:

– Вези в трактир, куда первостатейны господа ездят.

Ну, завезли в самолучшей ресторан. Зеркала до потолку, посуда, самовары, публика ослепительно одета.

"А что тако,– думат Мартын,– нисколько не совестно за свои деньги…" – Эй, молодцы, бутылку водки!

Чтобы ловкость показать – и штопору не взел, а по-мужицки о долонь половинкой как хватит.