Чистый Дор (Рассказы)   ::   Коваль Юрий Иосифович

Страшная какая-то, кривая да мохнатая морда выставилась с воза - медведь!

"Р-ру-у-у!.."

Медведь зашевелился на возу, наклонил стог набок и вывалился в снег. Тряхнул башкой, схватил в зубы снегу и в лес побежал.

- Стой! - закричал дядя Зуй. - Держи его, Пантелевна.

Рявкнул медведь и пропал в ёлочках.

Стал народ собираться.

Охотники пришли, и я, конечно, с ними. Толпимся мы, разглядываем медвежьи следы.

Паша-охотник говорит:

- Вон какую берлогу себе придумал - Зуев стожок.

А Пантелевна кричит-пугается:

- Как же он тебя, Зуюшко, не укусил?..

- Да-а, - сказал дядя Зуй, - будет теперь сено медвежатиной разить. Его, наверно, и корова-то в рот не возьмёт.

ВЕСЕННИЙ ВЕЧЕР

Солнце повисело в осиновых ветках и пропало за лесом. Закат расплылся в небе.

Низко, в половину берёзы, над просекой пролетел большой ястреб. Он летел бесшумно, совсем не шевеля синими крыльями.

Я стоял на поляне, снега на которой почти не было. Только под высокими деревьями ещё холодели сугробы.

Дрозды-дерябы трещали и голосили на ёлках. Казалось, это еловые шишки трутся друг о друга зазубренными боками.

Я почувствовал странный запах, который шёл с земли. Из старой травы, из прелых листьев торчали какие-то короткие стебли. На них распустились небольшие сиреневые цветочки. Я хотел сорвать несколько, но стебли не поддавались, гнулись в руках и наконец лопнули, переломившись. Они оказались полыми - пустыми внутри.

От цветов пахло так приятно, что даже закружилась голова, но стебли их будто зашевелились в руке. Показалось, они живые и ядовитые.

Стало неприятно, и я отложил цветы на пенёк.

"Свис-с-с-с-с!.." - пронеслись над поляной чирки. Еле заметен в тёмном небе их серебряный след.

Сумрак поднялся с земли, стемнело, и тогда послышался хриплый и ласковый голос за берёзами:

"Хорх... хорх... хорх... хорх..."

Длинноклювая, с косыми крыльями птица вылетела из-за леса и пошла над поляной - "хорх... хорх...", - то ныряя вниз, то вскидываясь, как бабочка.

Вальдшнеп! Вальдшнеп тянет!..

Совсем стемнело, и я пошёл к дому.

Холодом тянуло по земле, хрустела под ногами корка льда, схватившая лужи.

На опушке в лицо вдруг повеяло теплом. Земля оттаяла, согрелась за день, теперь воздух греется об неё.

Я шёл полем и вспоминал цветы, оставленные на пеньке. Снова показалось, что стебли их шевелятся, шевелятся в руке.

Я не знал, как называются эти цветы.

Потом только узнал - волчье лыко.

ФИОЛЕТОВАЯ ПТИЦА

Как-то в мае, когда снег уже потаял, я сидел на стуле, вынесенном из дому, и чистил ружьё.

Дядя Зуй сидел рядом на чурбаке и заворачивал махорочную самокрутку.

- Видишь ты, какие дела-то... - сказал он. - Куры у меня не ноские.

- Яиц не несут?

- Яйцо в неделю - разве ж это носкость?

Такого слова я вроде не слыхал. Чудное - сразу в нём и "нос" и "кость".

Сквозь ружейные стволы я глянул в небо. В них вспыхнули и нанизались одно на другое светлые оранжевые кольца, где-то в конце стволов слились в голубой пятачок - кусок неба.

- Я уж тут новую несушку купил, - толковал дядя Зуй. - У Витьки Белова. У него все куры ноские.

Дочистив ружьё, я пошёл поглядеть на новую несушку.

Три курицы бродили у Зуюшки во дворе. Две-то были знакомые пеструшки, а третья - необыкновенного фиолетового цвета. Но вела она себя нормально, говорила "ко-ко-ко" и клевала намятую варёную картошку.

- Что это за масть у неё?

- Она белая, - сказал дядя Зуй. - Но, видишь ты, белые куры в каждом дворе, так я её чернилами приметил, чтоб не спутать.

- Гляди, станет она фиолетовые яйца носить.

Тут курица вдруг подошла ко мне и - хлоп! - клюнула в сапог.

- Пошла! - сказал я и махнул ногой.

Курица отскочила, но потом снова подбежала и - хлоп! - клюнула в сапог.

- Цыпа-цыпа, - сказал дядя Зуй, - ты что, холера, делаешь?

Тут я догадался, в чём дело. Сапоги были все облеплены весенней грязью.