Дед Терентий и другие рассказы   ::   Изюмова Евгения

Терентий, чертыхаясь на чем свет стоит от боязни, что опоздает в часть – ходили слухи о наступлении – пережидал метельную заваруху в избе у карелки-старухи.

Хозяйка попалась на редкость неразговорчивая – лежала на печи, изредка посверкивая взглядом на Терентия из-за ситцевой занавески. Под вечер старуха выбиралась из убежища, растапливала печь, что-то варила, но Терентия к столу не приглашала. Торопливо выхлебывала свое варево из деревянной миски и снова шмыгала на печь. И даже тогда, когда солдат открыв пайковую банку тушенки, приглашал старуху поесть, не слезала с печи. Однако Терентий видел, как жадно и голодно блестят ее глаза, слышал, как шумно втягивает она в себя пряный аромат.

На третьи сутки буран стих, и хотя небо не полностью еще очистилось от туч, солнце радовало сердце. Терентий быстро собрал вещи, выставил на стол последнюю банку тушенки, вышел во двор. Он брел по глубокому снегу, который сразу набился в валенки, к домику, где находился взвод охраны – деревушка стояла на перекрестке дорог, в очень удобном месте, потому тут располагались армейские склады. Возле дома стояла крытая брезентом полуторка, и Терентий побежал, спотыкаясь, боясь, что не поспеет, и машина уйдет.

Постучавшись в дверь, Терентий вошел в дом. Охранники – одни спали после караула, другие занимались починкой одежды, чисткой оружия. В углу комнаты сидел молоденький, лет восемнадцати, стянутый новенькими портупеями, лейтенант и что-то резко выговаривал мальчишеским дискантом стоявшему перед ним солдату в грязной засаленной и мятой шинели. Солдат медленно водил головой вправо-влево, будто говоря: нет, нет.

Приблизившись, Терентий увидел, что солдат просто старательно слюнявит языком край скрученной из газеты цигарки. Лицо измученное, а глаза посмеивались.

– В каком вы виде! – кричал лейтенант, недавний, видно, выпускник военного училища. – Небрит, шинель грязная, ремень на боку!

Солдат, наконец, склеил цигарку и ответил:

– А что? Я ведь шофер, товарищ лейтенант. Как шинели не быть грязной, если приходится постоянно под машиной елозить – старенькая она у меня, ломается часто.

Лейтенант взвился со стула и долго грозил пальцем солдату, беззвучно шевеля губами, пока не прорезался голос:

– Не смейте пререкаться со старшим по званию! Наряд вне очереди захотели?

Солдат откинул назад голову, готовясь, вероятно, засмеяться: здесь, в глуши – наряд вне очереди? Снег что ли от крыльца отгребать? Тут он посмотрел на Терентия и неожиданно облапил так, что тот охнул – плечо еще побаливало.

– Тереха! Да ты ли это? Живой, а? Здоровый, а? Ух, ты! А я все у Крюкова спрашивал, где ты есть, как ты в госпитале, – и они закружили по избе, похлопывая друг друга по спине.

Лейтенант застыл с открытым ртом, но, видя, что все внимание подчиненных направлено на двух друзей – ведь как видеть приятно: встретились однополчане, которые на фронте бывают друг другу роднее родных, и махнул рукой.

Вообще-то не такой уж и плохой был этот мальчишка-лейтенант. Всегда подтянут и выбрит, хотя вместо бороды рос какой-то противный, по его мнению, цыплячий пух. Он всегда сурово хмурился, стараясь за напускной строгостью скрыть опасение, что подчиненные не будут его уважать, как командира. А больше того злился на начальство, что его, одного из всех прибывших в полк молодых офицеров, направили в тыл, а остальных – на передовую.

И вот приходится командовать пожилыми дядьками, не раз и не два побывавшими на передовой. В его взвод попадали выздоравливающие солдаты после госпиталя и время от времени то один, то другой отзывался из взвода, а на его место прибывал другой. А он, лейтенант, офицер – в глубине души он считал: боевой офицер – торчит в этой дыре уже третий месяц.