Дом с жабой   ::   Бахревский Владислав Анатольевич

И только она это слово своё сказала, зелёная лягушка поднялась на задние лапки, потянулась, скинула шкурку и превратилась в Василису Прекрасную.

«Спасибо тебе, сестричка! Нелегко тебе досталось заказанное слово, я тоже тебя порадую».

И пошла через пруд, прямо по воде, не замочив башмачков. На другом берегу махнула обеими руками, и запели тут лягушки, зазвенели, затрубили.

Проснулась девочка Маня, сразу всё вспомнила, а вот слова заказанного — ни в голове, ни на кончике языка. Забыла.

И тут слышит: «Тррр-уу! Tpppyy!»

Тихонько — «тррру-у!».

Смотрит девочка Маня: посреди комнаты в лунном озерце — жаба Шлёпа. Сидит и поёт.

А утром на дворе началась весна. Февраль ещё был на середине, ещё ждали морозов, но над землёй трубил влажный ветер. Падали с крыш тяжёлые сосульки, сугробы оседали. Зацвела верба! На жёлтых прутиках вспыхнули мохнатенькие жемчужины. Люди ходили повеселевшие, потому что хоть и хороша зима, а весну все ждут.

Своему соседу по парте Серёжке девочка Маня призналась, показывая пальцем на серебряный дождик с сосулек:

— Это всё Шлёпа наколдовала!

— Какая Шлёпа?

— Моя жаба.

— У тебя голова не болит?

— Нет, не болит. Я точно знаю, что это всё Шлёпа устроила. Она вышла из своего жилья и пела ночью песни.

Аллочка Фыркина, четвёрочница, что сидела впереди Мани, обернулась и спросила, покачивая белым бантом:

— А ты показать свою жабу — бррр — можешь?

— Могу, — сказала Маня. — И мышку Безымянку, и кошку Мурку, и курочку Рябу, а вот сверчка Полуночника показать не могу. Я его сама не видела. И послушать его можно только ночью.

— Всё ты выдумываешь, — сказала Аллочка Фыркина, — все знают, что ты придумщица. И в детском саду всегда всякое придумывала.

— Ничего я не придумываю! — обиделась Маня. — Просто у меня глаза на месте сидят.

— А у меня не на месте?! — страшно рассердилась Аллочка Фыркина. — Моим глазкам цены нет, спроси у моей бабушки. Они — изумрудного оттенка.

— Что за шум? — удивилась учительница. — Звонок давно прозвенел.

— Она обзывается, — пожаловалась Аллочка.

— А я говорю правду! — тоже рассердилась Маня. — Весну устроила Шлёпа!

— Какая Шлёпа? — всплеснула руками учительница, но, когда разобралась во всём, подумала и решила: — Ребята, мы попросим бабушку Маню пустить нас всех к себе на вечерний огонёк. Я сама ещё ни разу не слыхала сверчка.

Гости бабушки Мани сидели у стены на старых, чистых, на домотканых половиках. Шушукались. Но девочка Маня сказала:

— Ребята, уже луна засветилась, помолчите, потерпите.

Поленья потрескивали, летали в печи золотые искры. Во сне, за печкой, курице приснились цыплята, иона им сказала:

«Ток-ток-ток! Сюда-сюда!»

Кошка Мурка ушла гулять по крышам, но мышь Безымянка не вышла из норы, зато — шлёп-шлёп — пошла искать лунную лужицу жаба Шлёпа.

— Шлёпа! Шлёпа! — зашушукались ребята, но в этот миг дунул в свою дудочку сверчок.

Жаба замерла и тоже вдруг сказала своё «трррру».

Сверчок развеселился, распелся, искры в печи защёлкали.

«Трррууи!» — запела жаба.

Она всё перепутала, живя в доме. Она думала — уже весна.

— Какая же она счастливая, Маня-Маняша! — сказала Аллочка Фыркина, когда ребята шли по хрустящему лунному снегу домой.

А Серёжка стал считать:

— И сверчок у неё, и Шлёпа, и курица, и кошка, и мышка. Столько богатства — одной.