Две сестры   ::   Петрушевская Людмила

Девчонка же вцепилась в носок и заорала:

- Это мой носок!

- Это Риточкин носок, - закричала Лиза, - она сама его вязала, он штопаный, он Ритин! Девчонка заорала:

- Я его вязала, я штопала, ты что? Я Рита.

- Ты Рита?

- Я Рита, а вот ты кто, дрянная девка?

- Я Лиза! - воскликнула Лиза.

Тут они, конечно, подрались, а потом заревели, а потом Лиза сказала:

- Я поняла, я Лиза, а ты Рита! Ты не умерла, Рита?

- Конечно, нет, - сказала Рита. - Вчера ты плакала, а я слышала и знала: напрасно она плачет. Я не умру, я это знала.

Лиза спросила:

- А ты чувствовала, что я мажу тебе рот мазью?

Рита ответила, что, разумеется, чувствовала. И это была самая большая гадость в ее жизни. Во рту горел огонь, потолок начал уходить в пол, посыпались какие-то черные люди.

- Да, да, да! - закричала Лиза. - Я тоже помазала губы себе этой мазью и тоже почувствовала, что это самая большая гадость в моей жизни!

- Где эта мазь? - спросила Рита. - Надо ее сохранить! Ты понимаешь, о чем идет речь?

- Да, - ответила Лиза, - но там ее очень мало оставалось.

- Вот если бы ты ошиблась и намазала бы мне рот погуще, я бы вообще в пеленках валялась, как дура, - сказала Рита. - Хорошо, нам сколько теперь лет?

- Мне, наверное, двенадцать.

- Мне, я чувствую, тринадцать с половиной. Я уже почти взрослая, - сказала Рита.

- А мама с папой как же? - со слезами в голосе спросила Лиза. Она как младшая была самой большой плаксой, и ее больше всех любили родители.

- Ну что мама с папой? - рассудительно ответила Рита как старшая. - Где я тебе опять возьму маму с папой, чтобы они тебя, как всегда, баловали. Мама с папой ты знаешь где. На кладбище уже тридцать пять лет.

Лиза начала плакать о маме и папе. На душе у нее было мрачно и печально, а за окном светило солнышко и летали птицы. Рита стала как старшая прибирать в комнате, а юбку свою подвязала поясом, потому что юбка с нее падала.

Лиза смотрела вся в слезах на Риту и думала, что опять Рита старше, опять она начнет командовать и не давать проходу: руки мой, кровать убирай, за картошкой иди. Маму-папу слушайся. И тут Лиза вспомнила, что мамы нет и папы нет, и прямо завизжала от горя.

Рита подняла с полу коробку с лекарствами и стала искать в ней мазь. Лиза все плакала. Рита не нашла мазь и расстроилась до слез. Они сидели каждая в своем углу и плакали.

- Я не хочу с тобой жить, вредная Рита, - сказала, наконец, Лиза.

- Я-то, думаешь, хочу? Я тебя все восемьдесят пять лет твоей жизни приучала к порядку и не приучила. Куда ты засунула мазь, ты же знаешь, что это за мазь, ведь мы могли бы быть молодыми, вечно прекрасными, вечно семнадцати лет!

- Ага, тебе-то будет семнадцать, а мне еще пятнадцать, причем вечно, а я не хочу! В пятнадцать лет все тебе делают замечания, в пятнадцать лет, я помню, я все время плакала.

- Но ведь жизнь опять промелькнет, как сон, - заметила Рита.

- Все равно мази нет, - сказала Лиза. - Лично я хочу вырасти, выйти замуж, родить детей.

- Охо-хо, - сказала Рита, - все снова-здорово: болезни, роды, стирки, уборки, покупки. Работа. На улице то демонстрации, то митинги, не дай Бог опять война, - зачем все это? Все любимые наши давно там, и я бы хотела уже находиться там.

- А что бы я без тебя делала, одинокая больная старуха! - снова заплакала бедная Лиза, вытирая маленькой ручкой слезы и сопли со своего курносого носа. - Кто бы пожалел бедную старуху, кто бы ее похоронил? - ревела она.

А Рита тем временем все искала и искала волшебную мазь.

Однако ближе к ночи сестры сварили себе по картошке.

Причем ели с отвращением и картофельный суп с луком, и пюре на второе, и кефир на третье. Очень хотелось пирожного, мороженого или конфет, в крайнем случае хлеба с сахарком.

- Как это мы могли есть такую бяку? - сказала Лиза, не доев картошку.

- А что делать? Пенсии-то маленькие.