Гарнизон маленькой крепости   ::   Коковин Евгений

и на нас смотрит социалистическая родина. У нас ещё достаточно боеприпасов. И я уверен - у нас достаточно и силы. Я благодарю вас, товарищи, за службу Советскому Союзу. Но впереди ещё много трудностей. Нам придётся многое ещё испытать. Я надеюсь, и я уверен..."

Комендант заметно волновался. Горяев заметил это. Усов говорил не своими словами, но своим голосом, жёстким, запинающимся на слогах.

"С сегодняшнего дня норма питания уменьшается... будет выдаваться по одному сухарю... Я знаю вас, товарищи! Это необходимо... и мы выдержим...".

Близкий орудийный выстрел прервал слова коменданта. Начался день. Нужно было защищаться.

- По местам! - скомандовал Усов.

Горяев дежурил у двери. Когда он стоял в строю, ему казалось, что он вот-вот пошатнётся. Но по команде сержанта он твёрдо и уверенно подошёл к входной двери, на своё место. За ночь он выспался, но сон, как ни странно, не придал ему сил.

Немцы обстреливали город из орудий. Со стороны города также слышались частые орудийные выстрелы. ДОТ безмолвствовал между грохочущими сторонами, в огне этой бешеной артиллерийской дуэли.

- Выкатывают пушку! - доложил Корнилов.

- Немец держит своё слово, раз вчера пообещал.

- Но не сдержит! - сказал комендант.

Взрыв снаряда тяжело потряс укрепление.

- Откуда бьют? - спросил комендант.

Никто не ответил. Было понятно лишь, что обстрел прямой наводкой фашисты подготовили из нескольких орудий. Замеченное Корниловым орудие пока ещё молчало, а снаряды один за другим уже рвались вокруг ДОТ-а.

- На разрушение форта Дуомон под Верденом было выпущено сто двадцать тысяч снарядов. Это стоило в двадцать раз дороже самого форта...

Петя Синицын начинал себя чувствовать лучше. Сейчас он лежал на топчане и наблюдал за товарищами. Слушая разговор, он не мог удержаться, чтобы по привычке не привести пример из военной истории.

- Лежи, Синицын, тебе разговаривать не положено, - мимоходом заметил комендант. - Лежи и поправляйся. Понятно?

- Есть поправляться! - улыбнулся Синицын.

ДОТ напрягся и молчал. А вокруг оглушительно рвались снаряды. Вздымалась земля. Метелью кружился снег, врываясь в амбразуры и щели. Молчал ДОТ, молчали люди. И было обидно бездействовать, сидеть и ждать, когда снаряд ударит в перекрытие или в амбразуру.

"Может быть, и конец..." - подумал Горяев.

Дважды утихала буря, поднимаемая взрывами, и потом с новой силой бушевала, осыпая ДОТ осколками, землёй и снегом.

- Может быть, отсидимся, - прошептал Горяев.

Внезапно страшной силы удар встряхнул укрепление. Воздух пронзительно засвистел в щелях. Горяеву показалось, что он летит вверх. В ушах зазвенело, голову сжали неумолимые страшные тиски. Он видел, как упал Ершов, как схватился за стойку Любов.

И сразу же кругом стало необычайно тихо. Лишь продолжался зудящий звон в ушах и ломило виски.

- Ершов! - позвал Горяев и удивился. Он не слышал своего голоса.

И сейчас только он заметил, что не стоит, а сидит на полу.

- Оглушило? - спросил Любов.

Но Горяев не слышал, а лишь угадал вопрос. Он хотел встать, но не мог. Помещение закружилось, пол уходил из-под ног. Горяев потерял сознание.

Он не слышал и не чувствовал второго взрыва, разрушившего одну из амбразур. Он не видел, как работали сапёры...

Фашистская батарея захлебнулась. Комендант стоял с открытым ртом и прислушивался. Новый незнакомый шум влился в тяжёлую звуковую неразбериху боя.

Напрягая зрение, Усов заметил на немецкой стороне движение.

- Приготовиться! - скомандовал комендант.

Но на этот раз он ошибся. Немцы оттягивали войска. Над ДОТ-ом гудели самолёты. То были советские самолёты, вылетевшие на штурмовку.

Вал артиллерийского огня катился по лесу, где спешно отходили немцы.