Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство   ::   Давыдычев Лев Иванович

– Я Смерть! И ты сразу узнал меня! – прохрипела она, села, закинув ногу на ногу (то есть кость на кость), и продолжала, давясь свистящим смехом: – Времени у нас с тобой не так уж много, но я тебя выслушаю и даже с некоторым интересом. Только заранее учти, что все разговоры со мной бесполезны! Решения мои окончательны и обжалованию не подлежат! – Она на некоторое время просто подавилась своим наиотвратительнейшим хихиканьем. – Жаловаться на меня некому! И некуда! – И хихиканье её переросло в этакий хрипло-свистящий хохотище. – Ну-у-у-у-у!!!! – столь страшным голосом прикрикнула она, что меня всего передёрнуло, чуть ли не затрясло.

Надо отметить, кстати, что как только эта особа назвала себя, я сразу вроде бы успокоился. Если явилась Смерть, рассудил я, значит, дела мои оч-чень плохи. Да что там —плохи! Хуже некуда. Тем более, что я знал: она должна быть зла на меня. Ведь сколько раз я уходил от неё! Можно сказать, убегал, уползал, увертывался!

Знал я и то, что она коварна, немилосердна, жестока, несправедлива и, по моему глубокому убеждению, совершенно глупа. Но ещё больше подла, конечно.

И, чтобы выиграть время, собраться с мыслями, сделать отчаянную, пусть даже и бесполезную попытку ещё раз уйти, убежать, улизнуть, ускользнуть, от-полз-ти живым от мерзкой и абсолютно незваной гостьи, я спросил:

– Почему ты так странно выглядишь? Я представлял тебя по рисункам из старинных книг старухой в балахоне и с косой в руках, а ты модница какая-то! Чего ты вырядилась?

– У меня выходной день! – гордо, самодовольно и хвастливо проскрипела Смерть. – Балахон, точнее, саван, и коса – это всё в прошлом. Ты, так сказать, отстал от смерти, не знаешь нашего нового порядка! – Она хихикала так долго, что запохрипывала, запосвистывала. – В свой последний час ты, генерал-лейтенант, увидишь меня в современной форме и сразу, может быть, что-то и поймешь. Теперь у меня, кстати, масса заместителей и заместительниц, помощников и помощниц, невообразимое количество агентов. Сегодня они все трудятся, готовят для меня работу, а я гуляю и наслаждаюсь! Ради остренького, этакого пикантненького удовольствия я решила сегодня кой-кого при-пуг-нуть! То есть пре-ду-пре-дить, что скоро я явлюсь к ним для выполнения своих прямых обязанностей.

– В том числе и меня при-пуг-нуть? – с притворно равнодушным видом спросил я, хотя внутри у меня всё похолодело, прямо-таки оледенело. – А я-то зачем тебе понадобился? Помирать мне, я считаю, рановато.

– Помирать никогда не рано! – Из её беззубого рта уже выскочил было хихик, но она подавила его и медленно выговорила: – А тебя, генерал-лейтенант, я не пе-ре-ва-ри-ва-юююююю-ууууууу… – повыла она и гнусным голосом, до того гнусным, что у меня по коже мороз пополз, продолжала: – Я тебя давно неее-нааа-виии-жуууу… – Она тяжко передохнула. – Храбрые, к сожалению, нисколько меня не боятся и подолгу не сдаются мне. И гибнут они молча, сжав зубы. А я обожаю, мне у-у-у-ужасно приятно, когда я вижу и слышу, как люди плачут, стонут, страдают, мучаются, проклинают Смерть и боятся – хи-хи-хи-хи-хи-и-и-ик! – меня! Ого-го! Го-ого! Я сама определяю, когда и к кому мне явиться, как и что мне делать! – со свистом шипела Смерть, и сквозь шип отчетливо слышалось постукивание костей, а её могильно-холодное дыхание уже касалось моего разгоряченного лица. – Ты не можешь не понимать, генерал-лейтенант в отставке Самойлов Илларион Венедиктович, что на сей раз тебе от меня не выр-вать-ся! НЕ! ВЫР-ВАТЬ-СЯ!!!!

Тут голова моя закружилась, сердце от резкой боли сжалось… Ощущение было такое, словно у меня враз заныли все старые раны. Я пробормотал через силу:

– Нет, нет, нет… у меня много оч-чень важных… срочных дел… дай мне их закончить… потом забирай меня… если уж у тебя совсем нет совести… прошу тебя… дай мне закончить дела…

– Глупости, глупости, глупости! Ух, какие дурацкие глупости! – хрипло прокричала Смерть с посвистываниями.