Избранное   ::   Заходер Борис

Но самое интересное, что эту Шумелку написал всё-таки Борис Заходер, - ну, хорошо, договоримся так: в соавторстве с Пухом. Мы читаем Шумелку и видим: медвежонок никак не может справиться со своими опилками, он то и дело сбивается. Но для того, чтобы он так забавно сбивался, до такой степени не умел выразить свою мысль, для этого очень много нужно уметь Заходеру. И когда "тахта" превращается в "ту хту", а "этажерка" - в "эту жерку", в этом видно как раз его, заходеровское, умение играть словами.

Причём играть так, что игры словно бы и нету.

Вот уже не Пух, а Тюлень, у которого моль съела его замечательную шубу и которому никто из друзей и знакомых не хочет одолжить свою, сокрушается:

Постоял Тюлень у двери:

- Боже мой, какие звери!

Вот Очень Вежливый Индюк, к которому почему-то никто, ни Свинья, ни Осёл, ни Корова, не желает идти в гости, разгневанно бурчит:

Не усвоили,

Скоты,

Правила приличия!

А вот что говорится про Сома, которому всё приходится делать самому, потому что никто ему, бедняге, не поможет:

Он лежит себе

На дне

Самостоятельный вполне!

Слышите, как в этом длинном и неповоротливом слове "самостоятельный" звучит: "сОмостоятельный", - ведь речь-то идёт о сОме? (Не зря другое стихотворение Заходера про самонадеянного... нет, про сОмонадеянного, сОмодовольного, сОмовлюблённого сома так и называется: "Сомомнение".) И как сОмо... нет, простите, теперь уже сАмо по себе обращение Тюленя или Индюка: "звери" или "скоты" звучит (так было и в стихах про Киску - помните?) одновременно и смешно и серьёзно? Потому что разве Морж, Хорёк или Хомяк, отказавшие Тюленю, и в самом деле не звери? А Свинья или Корова - не скоты?

Тут сталкиваются два смысла: этот, ничуть не ругательный, и тот, который придали этим словам мы, люди, для которых нет ничего хуже обвинения в "зверстве" или "скотстве", - и возникает (как будто сам по себе, как будто без всякой посторонней помощи) юмор Бориса Заходера. Особенный юмор, который ни с каким другим не спутаешь, особенное умение всюду оставаться самим собой. Даже в тех книгах, на обложках которых значится, предположим: "А.А.Милн. Винни-Пух и Все-Все-Все". Или: "Л.Кэрролл. Алиса в Стране Чудес". И только потом, ниже написано: "Пересказ Бориса Заходера".

В своём предисловии к изданиям "Винни-Пуха" Заходер говорит:

- Я научил Винни-Пуха говорить по-русски.

И вот тут я с ним категорически не согласен.

Подумаешь: научить англичанина говорить по-русски! Он ведь всё равно так англичанином и останется, даже если будет говорить по-русски без всякого акцента. А Винни-Пух... Что с ним произошло в пересказе Заходера? Может быть, он стал русским медвежонком? И лучше было бы назвать его не Пухом, а, скажем, Топтыжкой?

Нет, не получится. Как-никак друг и хозяин Винни-Пуха не Вася Иванов и не Петя Сидоров, а Кристофер Робин, да и вообще, читая эту книгу, мы - даже самые маленькие из нас - понимаем: дело происходит не на Арбате и не на Невском проспекте, а... где?

В том-то и дело, что не сразу скажешь где.

Винни-Пух, как и многие другие герои детских книг, которых Заходер научил говорить по-русски, а главное, научил жить среди нас, остался английским медвежонком. Таким, каким и родился. И в то же время перестал быть только английским... Понимаете? Или не очень? Я-то, во всяком случае, и в самом деле не очень понимаю, как это всё происходит, как Пух, или Питер Пэн, или Алиса, не превращаясь в Топтыжку, или в Петю, или в Соню (Соню я не выдумал: именно так и назывался очень старый перевод "Алисы в Стране Чудес" - "Соня в Царстве Дива"), всё-таки становятся нашими, русскими. Вернее, и нашими. И русскими тоже.

В этом "и" как раз и состоит чудо.

В общем, вероятно, для того, чтобы понять, как всё это оказывается возможным, надо самому быть поэтом. Да ещё поэтом-переводчиком. А я (не знаю, как вы), к сожалению, не поэт.