Копейка   ::   Козлов Вильям Федорович

Хватит, наездился! А как же быть с деньгами? Хотел на приемник накопить или на велосипед, а теперь как? Все прахом. Мне стало жалко того старичка, у которого дядя деньги стребовал. Может быть, ему и не нужны были огурцы или редиска.

Отец говорит одно, дядя и мать — другое. Разберись тут: где правда?

И в школе какая-то ерунда получается. А ведь все началось с ножика. Пожалел! Не дал Грачу. И вот какая петрушка вышла.

Может, зря я это на ребят так думаю? Подойти к ним и сказать: «Давайте как раньше. Виноват я!»

А вот в чем виноват? До сих пор не знал я.



30. ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС

Я собрал отцу сумку, и мы отправились на разъезд.

В сумке кроме всего прочего я обнаружил большущий серый мешок. Мать запихала. Это для поросят.

Я вспомнил, как дядя Петя сказал, что хоть мешок и хороший, но ради такого дела нечего жалеть.

И еще одну интересную штуку обнаружил я в сумке — заявление. Оно лежало в инструкции по технической эксплуатации. Я нечаянно открыл инструкцию и мельком прочитал: «…освободить меня от занимаемой должности, потому что…».

Дальше я не успел прочитать. Отец отобрал книжку и заявление, засунул в сумку, а мне сказал: «Твоим бы носом да щели затыкать… Глядишь, и мыши перевелись бы».

Ишь, как мудрено сказано! Нос, мыши, щели. Я сразу почувствовал, что настроение у отца улучшилось. Значит, он уходит с поезда… И мне сразу стало как-то легче.

Теперь отец будет с нами. А почему он мешок взял? Напоследок решил поросят привезти.

Когда по одной и той же дороге не так уж часто ходишь, то замечаешь, как все вокруг изменяется.

Рожь поднялась до пояса.

В овраге зацвели волчьи ягоды. Их есть нельзя: можно отравиться.

Отец не мог пройти мимо поля и не остановиться. Раньше он мрачнел, а нынче лицо его было светлым. Значит, рожь выправилась, пошла в рост, набирает силу. Дядя Матвей не пожалел минеральной подкормки.

— Если хороший урожай уродится, на трудодень много дадут? — спросил я.

— Не обидят, — сказал отец.

— И мама много получит.

— Сомневаюсь.

— А тетя Серафима?

Отец не ответил. Он вырвал длинный стебель ржи, сложил в несколько раз и сунул в карман кителя. Потом отобрал у меня сумку, раскрыл. Вытащил мешок, развернул.

— Все-таки втиснула! Да-а… сюда десять поросят влезут.

— Тесно им. Визжать будут, — сказал я.

— Не будут! — засмеялся отец и отдал мне мешок. — Верни дядюшке. Скажи, плакали его поросята…

— А полушубок мой еще носить и носить, — сказал я. — Обойдусь.

— Купим, сын, пальто и шапку, — сказал отец. — Когда еще зима!

Уехал мой отец в Полоцк. В последний раз. Больше не буду провожать я его на разъезд. И поезд не будет притормаживать. И никто без билета до города не будет ездить в седьмом вагоне.

Вернулся я с мешком домой. С пустым. Без поросят. Не понесу я дяде мешок. И не скажу, что его поросята плакали. Не хочется что-то. За мешком дядя сам прибежит. Посыплет его нафталином и в сундук спрячет.



31. МЫ БУДЕМ ЖИТЬ В ОДНОЙ ПАЛАТКЕ

На последнем уроке Кира Андреевна сказала, что пятый «б» идет на прополку сорняков.

Этой весной нам уже пришлось поработать в колхозе.

Наш класс три гектара посадил картошки и золы собрал больше всех в школе. Я принес десять ведер. Про меня Люда Парамонова написала в стенгазете. Грач на одно ведро меньше собрал золы. Про него Люда тоже написала. А Миша Комов вполовину меньше собрал, чем мы. Про него Людка тоже написала, что он отличился. Неудобно знатного кукурузовода оставить в тени.

Про Мишу в каждой стенгазете пишут.

— Сбор у школы, — сказала Кира Андреевна. — Пообедайте и — все, как один!

Получилось так, что домой мы пошли вместе с учительницей.

Желтые волосы ее светились на солнце, маленький нос немножко покраснел. Дня через три облупится.

— Как думаешь каникулы провести? — спросила Кира Андреевна.

Об этом я еще не думал.