Настя, Наталья и Михаил   ::   Болтогаев Олег

О, боже! Опять?

После седьмой пары ведер я сказал себе: "Баста!"

Я понял, что не смогу натаскать столько воды,

сколько нужно нутриям для полного счастья.

Проще было выпустить их в речку.

С этого дня в нашем дворе появились эти странные животные,

неторопливые, аккуратные, одетые в добротные, теплые шубы.

Было забавно наблюдать за их перемещениями по клетке.

Они ходили переваливаясь с боку на бок, словно утки, но самым смешным было то, что прежде чем поставить лапу на твердь, они на некоторое время удерживали её на весу, словно боялись обжечься.

Конечно, по четырнадцать ведер воды я им больше не приносил никогда.

Но свои шесть ведер в день они получали от меня сполна.

Два ведра Михаилу и по два ведра Насте с Натальей.

Они были очень забавными.

Меня умиляла им манера есть хлеб. Их лапки очень напоминали человеческие руки. Нутрия брала хлеб в одну руку и держала его перед собой, другой рукой она отщипывала небольшой кусочек и неторопливо отправляла себе в рот. При этом она ещё и сидела вертикально, чем усиливала свое сходство с каким-то человекообразным существом.

А если к этому добавить то, что во время трапезы мордочка нутрии принимала какое-то загадочное, задумчивое-мечтательное выражение, то понятно, что сценой её кормления можно было любоваться ровно столько времени, сколько она ела.

Потом, позже, эти странные существа дали потомство, и отец стал сдавать заготовителям шкурки. Одновременно отец попытался добиться, чтобы мы ели мясо нутрий.

Но не получилось.

Моя мать наотрез отказалась употреблять мясо нутрий.

Мать объяснила это так: "Она ест, как человек".

Я целиком разделял её точку зрения, и поэтому

отец отвозил тушки нутрий на рынок. На продажу.

Но это - шкурки и мясо, не очень весёлая тема и вспоминать о том, как заканчивалась жизнь этих удивительных созданий не хочется.

Вспоминается другое.

Я решил приручить нутрий.

То есть, добиться того, чтобы они позволили мне брать их на руки.

Я приносил им то, что они очень любили: толстые ветки вербы, хлеб, морковку, корешки лопуха, кукурузные початки.

И ледок недоверия растаял.

Первой сдалась Настя. Она позволила мне подсовывать руку под её пушистый живот. Хотя мне больше всего хотелось погладить её по спине, я знал, что этого делать ещё нельзя. Потому что, когда, надев рукавицу, я касался её спины, то реакция была традиционной. Я едва успевал отдернуть руку.

Но настал день, когда я осторожно и бережно взял Настю под живот и вынул из клетки. Ощущение было невероятное. Тревожное и радостное.

Настя сидела у меня на руках и, похоже, ей это нравилось.

Я с удивлением трогал и рассматривал Настины лапы.

Они были почти голыми, причем задние с перепонками, как у лягушки. Передние лапы, действительно, сильно напоминали маленькую человечью руку. Или, правильнее сказать, обезьянью лапу. Или, всё же, руку?

Через некоторое время и Наталья стала даваться мне в руки.

И только Михаил был суров и не допускал никаких фамильярностей.

Как великое одолжение, он позволял мне погладить ему живот.

А скоро я смог добиться невероятного. Настя позволила мне погладить себя по спине. За это я дал ей щедрое угощение. Кажется, она поняла.

Но Наталья, по-прежнему, не сдавалась.

Однако я добился своего.

Я приручил их. Они сидели у меня на руках.

Парочкой. Одна справа, другая слева.

И Настя, и Наталья.

Я гладил их по спине.

Позже и Михаил стал разрешать мне брать себя на руки.

И только гладить свою спину он так никогда и не позволил.

Он этого не любил. Он был суров.

Своим насупленным видом он сильно напоминал какого-то начальника, вечно недовольного своими подчинёнными.

Несколько раз я отпускал нутрий погулять.

Тайком от отца и матери.