Небо с овчинку   ::   Дубов Николай Иванович

- "Как хороши, как свежи были розы", - печально продекламировала она, рассматривая хрустальную вазу на просвет, долго, тщательно протирала ее, потом вздохнула и добавила: - Однако, как сказал Алексей Максимович Горький, "в карете прошлого далеко не уедешь"...

На все случаи жизни у нее были в запасе всякие такие фразочки разных великих и без конца из нее выпрыгивали, будто сидели в ней, пригнувшись, как спринтеры перед стартом, и сигали по первому свисту. Антон так и сказал однажды тете. Брови у нее поднялись, пенсне свалилось с носа и повисло на черной ленточке.

- Что такое спринтеры? Те, что бегают? - При всей своей образованности тетя Сима иногда не знала самых простых вещей. - Стыдись! Как можно сравнивать каких-то бегунов и прыгунов с великими творцами и мыслителями?!

У Антона был свой взгляд на бегунов и великих. Бегуны - это здорово, если, конечно, они показывают класс. А великие, по правде говоря, порядком надоели Антону. Они, должно быть, только тем и занимались, что без конца изрекали что-нибудь красивое и высокопарное, точь-в-точь как тетя Сима. А та делала это постоянно и говорила, что интеллигентность человека определяется, не тем, носит ли он шляпу, а тем, какой у него духовный багаж. Багаж тети Симы, наверное, не поместился бы и в пульмановский вагон с решетками, который прицепляют сразу за паровозом, и от пола до потолка набитый чемоданами и тюками. Ничего удивительного. Тетя Сима работает в библиотеке. Антон несколько раз приходил к ней и бродил в узких ущельях книгохранилища. По сторонам отвесными скалами вздымались стеллажи, сплошь уставленные книжками, книгами и книжищами.

- Это всё великие? - спросил Антон.

- Не все, но многие, - сказала тетя.

Конечно, если всю жизнь толкаться среди такого количества великих, тут, хочешь не хочешь, наберешься всякого.

Так Антон думал прежде, когда был еще маленьким, а с тех пор прошло уже больше двух лет.

И вот тетя Сима вдруг снова запела. Антон настороженно посмотрел на нее - снова придет бывший жених? - но промолчал. Тетя могла сказать что-нибудь неприятное о неуместном любопытстве и вдобавок пристукнуть очередным изречением. Они молча жевали пуговицы, в которые превратились котлеты, но те были как резина.

Тетя сдалась первая и отодвинула тарелку:

- Нет, с этим может справиться только Бой.

- Наверное, она была очень заслуженная, - сказал Антон.

- Кто?

- Корова.

- Ах, вечно ты какие-нибудь глупости... А я хотела с тобой серьезно поговорить. Дело очень важное. Оно касается и тебя. А посоветоваться мне не с кем. Видишь ли, Антоша...

- Тетя, сколько раз я просил!

- Я ведь не виновата, что родители дали тебе такое имя.

- А кто виноват, если не вы?

- Что ж, - слегка смутилась тетя. - Я действительно посоветовала им назвать тебя Антоном в честь нашего великого классика. Ничего дурного в этом нет.

- А что хорошего? Думаете, если назвать под великого, так и пацан станет великим? Как же!

- Великим, может, и нет, но человек будет стремиться стать достойным своего имени.

- Ну да, и тяни из себя жилы всю жизнь... Им удовольствие, а мы мучайся...

- У тебя простое, хорошее имя!

- Имя как имя. Только я Антон, а не Антоша.

- Это ведь ласкательно! В свое время Чехов даже подписывал свои произведения "Антоша Чехонте".

- Ну и пускай. А я не Чехов. И никаких произведений не подписываю.

Тетя не могла знать, что, когда они жили еще на Тарасовской, мальчишки во дворе дразнили его "Антошей-Картошей" и с тех пор у него укоренилось отвращение ко всем ласковым видоизменениям своего имени.

- Хорошо, не будем спорить... Видишь ли...

В это время Бой, который все время лежал распластавшись на боку, вскочил, подбежал к входной двери и начал прислушиваться. Прислушивался он смешно: наклонял голову сначала на одну сторону так, что ухо отвисало, потом на другую сторону, и тогда отвисало другое ухо.