Под девятой сосной в чистом поле   ::   Гусев Валерий

На нем были полосатые, как на древнем крестьянине, портки, из которых далеко вылезали босые ноги подходящего размера, и рубаха до колен, подпоясанная веревкой. Он уставился на нас круглыми, острыми и злыми глазками:

– Чего надо?

– Надо великого писателя, - сказал Алешка восторженно, прижимая руки к груди. - Мы одну его книжку полюбили. Хотим, чтобы он ее подписал теплыми словами.

Детина обернулся и крикнул себе за спину:

– Читатели, Клим Львович! Почитатели! Пущать?

На крытом, в завитушках, балкончике появился человек, совсем на писателя не похожий. Без бороды, без очков, без писательского баса. Тощий и вертлявый. С дребезжащим голосом.

– Проводи в залу. Я сейчас спущусь, только фразу допишу. До точки.

Судя по всему, он был очень нам рад. Видно, не так уж часто беспокоят его читатели-почитатели.

Детина провел нас в дом, в эту самую «залу». Где мы от нее сразу прибалдели. Во-первых, она была вся из вековых бревен, во-вторых, окна в ней были все из цветных кусочков, и на полу от солнечных лучей лежало такое разноцветье, что мы тут же зажмурились и заморгали. Алешка даже чихнул. А третье… Даже не знаю, как и сказать. Одна стена в этой зале была увешана старинным оружием. Ружья, мушкеты, пистолеты, сабли, мечи, шпаги. Щиты и шлемы. Даже кольчуга висела на специальных плечиках, как папин парадный мундир. А в углу стояла на деревянных колесиках маленькая, но - сразу видно - очень настоящая пушка.

Другая стена была сплошь завешана иконами. Мы такой красоты даже в церкви не видели.

А вдоль третьей стены шли полки из толстых досок, на которых стояли разные колокола, по росту: от крохотного колокольчика до громадного колокола с отбитым краешком, который на полке никак уместиться не мог и висел под потолком на трех толстых, вроде каната, веревках. А снизу из него высовывался язык - колотушка такая чугунная.

Алешка, как только пришел в себя, тут же раскачал этот язык и бухнул в колокол. Густой, тягучий, тяжелый звон заполнил комнату. Алешка даже присел, зажав уши.

Под этот звон в залу торжественно шагнул наш великий писатель. Он был в домашней куртке с меховым воротничком и с витыми шнурочками на груди. И весь светился от удовольствия. Но в то же время был озабочен своим творческим процессом. Он поднес к глазам лист бумаги и прочитал с важностью: «…И вот однажды утром взошло солнце…»

– Каково? - спросил он нас. - Правда, гениально?

– Талантливо, - согласился Алешка.

Писатель сложил лист вчетверо и сунул его в карман:

– Вы, верно, из местной школы? Вы, верно, хотите пригласить меня на мой творческий вечер? На встречу с читателями?

Я благоразумно промолчал (я ведь «забыл»). А Лешка смело ответил:

– Мы, вообще-то, из школы. Но не в этот раз. Мы одну вашу книжку полюбили. Хотим ваш великий автограф получить. На добрую память. Чтоб нам все завидовали.

Писатель Марусин так засиял, что я даже испугался - не перегорел бы от гордости. Он широким жестом пригласил нас сесть на старинные лавки и, улыбаясь, спросил доброжелательно:

– И какая же из моих книг вам полюбилась?

Алешка повернулся ко мне:

– Какая, Дим?

Я хлопнул глазами и ответил, как меня только что учили:

– Забыл!

– Это мой старший брат, - пояснил Алешка таким тоном, что писатель понимающе, даже с сочувствием, кивнул: мол, если в семье два сына, то один из них умный, а другой… старший.

Писатель взял из мраморного стаканчика гусиное перо:

– Что ж, давайте книгу - с удовольствием сделаю для вас дарственную надпись.

Алешка опять повернулся ко мне:

– Дим, давай книгу.

Я опять хлопнул глазами:

– Забыл!

Писатель разочарованно улыбнулся.

– Эх ты! - сердито сказал Алешка. - Такой хороший писатель, а ты - забыл! - И он вежливо спросил у Марусина про его оружие: - А это вам все благодарные читатели подарили, да?

– Что ты! - Писатель вскочил.