Декоратор   ::   Акунин Борис

Трупы, захороненные до холодов, сильно разложились и смотреть на них не было никакой человеческой возможности, а вдыхать отравленный воздух и того паче. Вырвало-таки пару раз и Анисия, не уберегся. - Видишь, - чахло улыбнулся он сторожу, - все никак мозолями не обрасту... - Есть такие, что навовсе не обрастают, - ответил тот, участливо качая головой. - Энтим на свете тяжельше всего проживать. Но зато их Боженька дуже любит. На-ка вот, паныч, выпей моей настоечки... Присел Анисий на скамеечку, выпил травнику, поболтал с кладбищенским философом о том о сем, байки его послушал, о своей жизни рассказал, душой малость отмяк и снова - во рву копаться. Только зря все - ничего полезного для расследования в старых рвах больше не нашлось. Захаров желчно сказал: - Дурная башка ногам покою не дает, и ладно бы еще только вашим, Тюльпанов. Не боитесь, что жандармы вас случайно киркой по темечку заденут? А я и заключение по всей форме составлю: преставился губернский секретарь собственной смертью - споткнулся, да и дурной своей головой о камень. И Грумов засвидетельствует. Надоели вы нам с вашей тухлятиной хуже горькой редьки. Правда, Грумов? Чахоточный ассистент оскалил желтые зубы, потер запачканной перчаткой шишковатый лоб. Пояснил: - Егор Виллемович шутят. Но это бы еще ладно, доктор - человек циничный, грубый. Обидно, что пришлось от противного Ижицына насмешку стерпеть. Важнейший следователь прикатил на кладбище ни свет ни заря, пронюхал как-то про тюльпановские изыскания. Сначала тревожен был, что расследование движется без его участия, а после успокоился, духом воспрял. - Может, - говорит, - у вас с Фандориным еще какие гениальные идеи имеются? В выгребных ямах не желаете покопаться, пока я следствие веду? И уехал, низкая душонка, победительно посмеиваясь.

* * *

В общем, вернулся Тюльпанов на Малую Никитскую не солоно хлебавши. Вяло поднялся на крыльцо, позвонил в электрический звонок. Открыл Маса. В белом гимнастическом костюме с черным поясом, на лбу повязка с иероглифом "усердие". - Дзраствуй, Тюри-сан. Давай рэнсю дерать. Какое там рэнсю, когда от усталости и расстройства с ног валишься. - У меня срочное донесение для шефа, - попробовал схитрить Анисий, но Масу не проведешь. Он ткнул пальцем на оттопыренные тюльпановские уши и безапелляционно заявил: - Когда у чебя срочное донесение, у чебя граз пученый и уси красные, а сичас граз маренький и уси савсем берые. Снимай синерю, стибреты снимай, надзевай сьтаны и куртотька. Будзем бегать и критять. Бывало, что за Анисия заступалась Ангелина, только она и могла отразить натиск чертова японца, но ясноокой хозяйки было не видно, и тиран заставил бедного Тюльпанова переодеться в гимнастическую форму прямо в прихожей. Вышли во двор. Зябко прыгая с ноги на ногу - земля-то холодная Анисий помахал руками, поорал "о-осу!", укрепляя прану, а после началось издевательство. Маса запрыгнул ему сзади на плечи и велел бегать по двору кругами. Росточка японец был небольшого, но коренаст, плотно сбит, и весу в нем имелось пуда четыре с половиной, никак не меньше. Тюльпанов два круга кое-как пробежал и стал спотыкаться. А мучитель в ухо приговаривает: - Гаман! Гаман! Самое любимое его слово. "Терпение" значит. Гамана у Анисия хватило еще на полкруга, а после он рухнул. Не без задней мысли - прямо перед большой грязной лужей, чтоб идолище поганое через него перелетело и немножко искупалось. Маса через упавшего перелететь перелетел, но в лужу не шлепнулся - только руки окунул. Спружинил пальцами, сделал в воздухе невозможное сальто и приземлился на ноги уже по ту сторону водного препятствия. Безнадежно покачал круглой башкой, махнул: - Радно, идзи, мойся. Анисия со двора как ветром сдуло.