Про нашу семью   ::   Алексин Анатолий

- Что ты разволновался? Внешность для мужчин вообще не имеет большого значения.

"Действительно, не имеет", - думал я, видя, как все женщины, которые были в зале, по очереди подходили к папе и, стараясь сделать ему приятное, говорили, что я очень на него похож.

На меня в тот вечер тоже все обращали внимание. И не только потому, что я пришел с папой... Учительница литературы часто просит, чтобы мы все, ее ученики, были по возможности "яркими индивидуальностями". В том зале, украшенном плакатами и цветами, мне первый раз в жизни удалось быть таким, каким хотела меня видеть наша учительница: ни одного шестиклассника, кроме меня, в зале не было. И поэтому я почувствовал себя вполне яркой индивидуальностью.

Наконец все расселись... Я услышал свою фамилию и чуть было не вскочил, как на уроке. Но оказалось, что это папу избрали в президиум.

- Правильно! - сказала старушка, которая сидела рядом со мной. Лицо у нее было сердитое, глаза придирчивые.

От таких людей особенно приятно бывает услышать какойнибудь комплимент.

Другие, услышав нашу с папой фамилию, вслух ничего не высказали, но громко захлопали - и я понял, что они со старушкой вполне согласны.

"Как жаль, что мама и бабушка не видят всего этого! - думал я. Конечно, я расскажу им... Но, во-первых, папа обязательно будет мешать. И даже если я буду что-то преуменьшать, он скажет, что я сильно преувеличиваю. А, вовторых, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Это давно известно!"

Я первый раз в жизни слушал доклад! Он был коротким...

- Молодец! - с мрачным видом сказала старушка, сидевшая рядом. И кивнула в сторону трибуны, которую покидал докладчик. - Быстро управился.

А я бы мог слушать еще!

- Сейчас мы поговорим о лучших людях нашей больницы! - сказал председатель.

Все в зале притихли и слегка напряглись. Я тоже заволновался. Не за себя, конечно... За папу.

- Мы пригласили сюда наших бывших больных, - продолжал председатель. Пусть они скажут...

Я пристально огляделся, но не смог отличить бывших больных от просто здоровых.

- А кто тут... болел? - тихо спросил я у сердитой старушки.

- Ты что - не поймешь?

- Не пойму...

- То-то и оно! - сказала она. Помолчала... А потом губы ее немного разжались: так она, наверно, улыбалась.

К трибуне зашагал огромный мужчина. Мне показалось, что здоровее его в зале не было ни одного человека.

- Это Андрюша, - сказала старушка. И опять по-своему улыбнулась.

В разных концах зала тоже зашептали:

- Андрюша... Андрюша...

- Его тут все знают? - спросил я старушку.

- А как же! Он был совсем слабый. Совсем...

Я тоже знал об этом бывшем папином пациенте.

"Если бы удалось поставить его на ноги!" - говорил папа.

Ему удалось... Бывший больной стоял на ногах!

Трибуна была Андрюше по пояс. Он схватил ее обеими руками, словно хотел поднять и подбросить вверх.

- Я работаю! - заявил с трибуны Андрюша. - Я играю в хоккей! А потому, что есть на свете такие люди... Есть такой человек...

Я посмотрел в президиум и понял, о ком идет речь: папы не было видно. Он и раньше-то сидел там, на сцене, в самом последнем ряду, а теперь уж совсем пригнулся и скрылся за-чьёи-то спиной.

И еще двое бывших больных сказали, что с помощью папы они "второй раз родились". Я понимал, что им бы не хотелось больше рождаться с папиной помощью... Но все они смотрели на папу так, будто с ним были связаны каткие-то очень хорошие, радостные воспоминания. А ведь он, между прочим, их оперировал...

Я сидел и делал разные фантастические предположения:

"Вот если бы я учился на одни только пятерки (чего на самом деле никогда в жизни не будет!) и меня бы стали вдруг хвалить на школьном собрании, многим ребятам это бы не понравилось. Я уверен... А тут все врачи, медсестры и нянечки так улыбались, словно их самих за что-то благодарили. Почему? - думал я.