А Шопенгауэр - жизнь философа и философия жизни   ::   Перцев А В

Эти-то иллюзии мы и считаем наивно реальностью, страстно принимаясь за ее преобразование, покорение, обуздание.

Остановись Шопенгауэр на этом, его философское учение можно было бы рассматривать как подробнейшее развитие гераклитовского тезиса: "Война есть отец всему и всему начало". Но, в отличие от Гераклита, вполне заслуживающего звание родоначальника "философии жизни", Шопенгауэр сосредоточился на способах избавиться от власти Мировой Воли.

И в этом его наставником стал Будда.

Кровавая междоусобица Жизни была не просто представлена Шопенгауэром во всем ее многообразии, как факт. Она была оценена им -- как несчастье и мука, от которых следует избавиться. Мир, подвластный Воле, превратился в колесо сансары. Шопенгауэру осталось искать европейский аналог нирваны.

Мир одержим Волей и несется неизвестно куда. В его движении нет никакой логики. Его нельзя предсказать. Нас может ждать завтра любая трагедия, любая катастрофа, если мы будем, безраздельно подвластные Воле, нестись вперед, очертя голову. Что же делать?

Есть первый путь, которым можно на время избавиться от терзаний и борений, порождаемых в нас Волей. Это -- художественное творчество. Когда мы отдаемся экстазу творчества и нас несет его волна, квант Воли, бившийся в нас и мучивший нас, выплескивается наружу, воплощаясь в произведении искусства. Разумеется, творчество такого рода может быть только иррациональным -- без всякого планирования, без программы, без "художественных принципов", и вообще -- лучше всего не связанное со словом, в котором всегда таится сковывающий волю рационализм. Выплеснутая в чистом виде вовне Воля -- это музыка. Но не продуманная и гармоничная, как у Баха, а неистовая и бурная, как у Вагнера. Художник, творя в экстазе, обретает небывалый покой. Но едва творчество прекращается, он опять начинает мучится от несовершенства произведения, недовольства им -- это самопожирающая Воля вернулась в него. Спасти может только новый экстаз. Но творческие экстазы, увы, не могут быть непрерывными.

Этот путь избавления от Воли -- временный. Но есть и второй, более эффективный: именно тот, который предлагает буддизм. Будда учил, что глупо убивать в себе Волю-Жизнь постом, примитивным аскетизмом, просто совершать самоубийство, наконец. Все это бессмысленно: череда перерождений продолжится, только ты будешь участвовать в ней в другом виде, ибо Воля всемирна. Выход один -- научиться отрешаться от нее, избавляясь от плена потребностей, желаний, страстей, восходя при этом все выше и выше в медитации, где созерцанию открывается глубочайшая истина. Истина эта состоит в том, что Воля на самом деле, сама не сознавая этого, борется с собой, и борьба эта бессмысленна, так же как и вовлеченность в эту борьбу.

Воля постигает себя в отрешенном аскете -- этаком европейском буддисте, который нашел правильный путь: надо присутствовать в этом мире, отсутствуя в нем. Надо взирать с великим спокойствием и с жалостью на борьбу тех, кто обуян страстями и потребностями. Надо пытаться помочь им освободиться от этих страстей, вырваться из их круговорота, где желаний тем больше, чем больше удовлетворяешь их.

Словом, надо воспарить высоко над миром и созерцать его жестокую суету! Надо смотреть на шторм в бурном море, чувствуя себя на надежном плоту, носимом по волнам.

Чтобы достичь такой отрешенности, Шопенгауэр уходил в горы. Он ощущал, как его тренированное сознание философа мучительно взбирается на недосягаемые ранее высоты медитации -- именно тогда, когда его тренированное тело горновосходителя преодолевает горные кручи:

"Я все сильнее чувствовал невероятную усталость. Привалы мои становились все чаще и все дольше.