Берлинская тетрадь   ::   Медников Анатолий Михайлович

После ряда атак Познаньская цитадель капитулировала, а командующий этой группировкой генерал-лейтенант Тоннель, подписав приказ о сдаче, застрелился. И вот потянулись из крепости к центру города унылые колонны измученных, голодных солдат и офицеров.

Однако многие бесславные защитники этой крепости остались лежать в ней - трупы в подвалах, раненые на полу, в больших комнатах со сводчатыми потолками. Потом сюда свезли раненых гитлеровцев со всего города, и "несокрушимая" крепость быстро превратилась в лазарет, что само по себе выглядело символически.

В те дни, когда мы приехали в крепость, здесь все еще временно размещался лазарет, в котором многие двери были выбиты артиллерийскими снарядами, а стены, даже внутри комнат, носили следы автоматных очередей.

В необычного вида "палатах" вдоль узких щелей бойниц, как вдоль окон, выстроились ряды железных кроватей. Раненые, умытые, перевязанные, лежали на этих койках, укрытые серыми одеялами. Правда, кое-где кроватей не хватало и их заменяли наскоро сколоченные нары.

Но всюду около раненых суетились наши санитарки, сестры. В операционной, под которую оборудовали одну из комнат крепости, врачи медсанбата работали буквально и днем и ночью. Гитлеровские солдаты и офицеры в равной мере получали медицинскую помощь, и наши врачи оказывали им такое же внимание, какое оказывали бы своим, если бы они, а не немцы лежали бы сейчас в Познаньской цитадели.

Но я погрешил бы против правды, если бы утверждал, что раненые гитлеровцы выглядели так же, как и наши солдаты. Нет, это были в большинстве своем обросшие, исхудавшие люди, с глазами, полными страха даже и теперь, когда они убедились, что врачи лечат их, а не убивают, не мучают, как мучили и убивали они наших раненых и пленных.

Даже и теперь, когда мы подходили то к одной койке, то к другой, раненые приподнимали головы, и нервный блеск глаз, раболепно-услужливое выражение, в котором надежда мешалась с немой мольбой, вызывали неприятное чувство.

Я обошел почти всю крепость. Не помню, сколько там было раненых гитлеровцев. Тысяча? Две? Стоны, вздохи, крики, запахи йода, лекарств, крови - в общем, тяжкое зрелище даже для нас, людей, ко всему приученных войной.

С невольным чувством облегчения мы выехали из ворот крепости. Вскоре наша машина очутилась на одной из городских площадей. Здесь мы остановились, привлеченные необычной картиной.

В центре площади, окруженной разрушенными домами, был разбит небольшой круглый скверик с редкими деревьями и множеством цветочных грядок. Посреди скверика, на желтоватой земле, вблизи уже готовых могил, стояло четырнадцать гробов. Хоронили бойцов польских отрядов Сопротивления, погибших в последние дни от рук гитлеровских головорезов, шайки которых еще бродили вокруг города.

В скверике около темно-серых гробов находилось сравнительно немного людей. Это были друзья и родственники, они пришли проводить в последний путь славных патриотов. Убитые горем женщины, в черных платьях и траурных черных накидках, плакали около могил.

Церемония похорон затягивалась. Оказалось, что здесь ждут машину с фронта. Она должна была привезти погибшего в бою нашего танкиста, Героя Советского Союза старшего лейтенанта Максима Петрова.

Вскоре к скверику подошел забрызганный грязью "студебеккер" с брезентовым шатром, туго натянутым над кузовом. В машине сидели танкисты части полковника Павла Марковича Шаргородского. На плечах они вынесли гроб и бережно опустили его в центре скверика.

Командир танка "Т-34" геройски погиб на немецкой земле. Но товарищи решили похоронить героя в Польше.

Я не знаю, была ли это воля самого Петрова, вряд ли перед боем танкист думал о смерти. Так, видимо, решили его боевые друзья. И вот машина с гробом прошла почти двести километров от линии фронта до Познани.