Быть !   ::   Смоктуновский Иннокентий Михайлович

Каюсь, некоторое время я наивно предполагал, что все это происходило с моего доброго согласия и порой даже желания, но вскоре обнаружилось, что это был самообман, да, тот благостный самообман, которому не могут быть ведомы его последствия.

И ростки этого моего заблуждения дали вскоре обильные всходы, вызрев в совершенно удивительные плоды, при одном взгляде на которые может швырнуть в состояние легкого нокаута.

- Эта рубаха не пойдет - я снимаю цвет... есть что-нибудь яркое, броское?

- Яркое, броское... такого, пожалуй, не найду...

- Позволь, позволь, а это что?..

- Нет, это кофта жены...

- Прекрасно, это то, что надо...

- Да, но...

- Одевайся... О, я уже вижу, это будет прекрасное пятно...

- Пятно-то будет...

- Минуту... разговорчики в строю... грим есть?

- Какой грим? Обычный актерский?

- А что, существует еще и режиссерский?

- Э... э... э... а...

- Минуту, всякие ля-ля потом, за рюмкой коньяку! Стань сюда, вот на этот сочный колер, лицо к звездам, к звездам... космос... летишь, в звезды врезываясь, как там, у Володи... ни те ресторанов, ни пивной... скучища скулы ломит. Шире глаз... вот... нет, не вижу рта... Грима, говоришь, нет, давай губную помаду жены!

...Неделю живу, поджариваемый недобрыми предчувствиями. И вот он, черный понедельник. На ядовитом фоне какой-то рыжий странный мужчина с накрашенными губами осатанело намеревается лбом прошибить потолок. На оборотной стороне этой фотокарточки с ужасом обнаруживаю свою фамилию. Значит, это все-таки я... Таким я еще никогда не был. Выходит, что человек действительно неисчерпаем. Он - многолик.

Или вот еще визит, который тоже не принес мне особой радости, хотя пришелец был иного масштаба и вкуса, это виделось сразу. Судя по тому, что и как говорил этот товарищ - он был тонким, вдумчивым художником и недюжинным знатоком света, формы и ракурса. Когда у кого-нибудь так много всяческих талантов, гибкости и знаний, то одно количество всех этих чудес уже обескураживает и чувствуешь себя вроде в чем-то виноватым. Правда, я все время порывался спросить: а что же у вас, товарищ, основное? Но, обжегшись на предыдущих упражнениях в цвете и патетических разворотах, я должен был быть настороже в другом - и промолчал. Бог с ними, с талантами. Он же по-прежнему являл собой полное смирение, согласие и уют, даже добровольно ботинки снял, чтоб не натоптать в комнате, где я уже почему-то двигал шкаф. Он между тем скромно, без аффектации поведал, что редко кто может делать портреты. Что это трудоемкая операция, требующая не только передвижения мебели, но умения, времени и терпения. Я узнал также, что каждое лицо, оказывается, имеет свой стиль и абрис, и если эти качества в лице не найдены и не выявлены,- то будет не портрет, а очередное "тяп-ляп". Лицо же, нашедшее свой единственный стиль, обретает власть, легко источает ее обаяние. Не переставая открывать одну истину за другой он скромно попросил отцепить веточку вьюна от стены, чтобы перенести его в ту комнату, где будут происходить изыскания моего истинного лица. Обдав неприятным теплом стыда, пронеслась мысль: как мало я знаю, надо что-то делать со своим невежеством и, конечно, нужно больше читать. А то вот ведь человек и ничего-то в нем сверхъестественного вроде и нет, а светится, искрится, излучает и к тому ж еще и двигает. Его тихий голос упрямо расползался по всем уголкам нашего дома и немного давил на виски. И я поймал себя на том, что как дятел обалдело твердил: да, да, да. Дескать, все это я тоже знаю. А честно говоря - ну ни в зуб ногой. Я, может быть, и не догадался бы так вот "дадакать", но мне не однажды приходилось видеть, как люди, пытаясь скрыть свою необразованность, принимались так усердно, с проникновеннейшими лицами поддакивать, что это, должно быть, осело во мне дурным примером.