Демон и Лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис)   ::   Ямпольский Михаил

Место становится слепком с человека, его маской, границей, в которой сам он обретает бытие, движется и меняется.

Человеческое тело также -- вещь. Оно также деформирует пространство вокруг себя, придавая ему индивидуальность места. Человеческое тело нуждается в локализации, в месте, в котором оно может себя разместить и найти пристанище, в котором оно может пребывать. Как заметил Эдвард Кейси,

"тело как таковое является посредником между моим сознанием места и самим местом, передвигая меня между местами и вводя меня в интимные щели каждого данного места" (Кейси 1993: 128).

Движение тела не только обживает место, вводит в него тело, но и создает место, подобно тому как "движение" моста собирает ландшафт. По-видимому, лабиринтные структуры древнегреческих храмов именно и следует понимать как способ интеграции тела человека в место. Убедительными кажутся выводы Винсента Скалли, утверждавшего, что ритуальный лабиринтный проход через Кносский дворец и окружающие его пути есть одновременно и движение через ландшафт, прямо ассоциируемый с телом богини. Лабиринтный ход -- это превращение местности в ландшафт, в котором двурогая гора Jouctas играет роль двурогой богини, ассоциируемой и с бы

____________

3 Хайдеггер первоначально развивает свое понимание "места" как окружения, насыщенного вещами и создающего близость, в "Бытии и времени", в гл. 22. -- Хайдеггер 1962 135--136

4 Пиама Гайденко так определяет функцию границ у Аристотеля: ".. граница есть то основное определение, которое "держит в узде" бесконечность, делая ее из чего-то полностью неопределенного определенной величиной" (Гайденко 1980 322-323).

10

ком. Ландшафт, образуемый лабиринтом, буквально вбирает в себя тело богини, через которое и движется лабиринтный ход.

"Он вплел свои танцы лабиринта и рогов в большую полость охраняющей его долины, одновременно являющейся богиней, и перед лицом насыпного холма, который является ее обходительностью, и двурогой горы -- ее величия и трона" (Скалли 1969: 14).

Скалли показал, что развитие греческой архитектуры шло по пути абстрагирования лабиринтных структур, исчезновения видимого лабиринта и сохранения лишь потенциального. Тело постепенно приучалось воспроизводить обживание места путем проецирования схем, почти таким же образом, как ребенок у Пиаже. Вот как Скалли характеризует, например, более поздний вариант освоения "места" в храме на Самосе, известном под названием "Лабиринт":

"Это был, однако, иной лабиринт, чем тот, который был создан критскими дворцами. Теперь это было абстрактное место, рамка для движений лабиринтного танца. Таким образом, он провоцировал лабиринт, но не вел по нему, как это делал критский дворец. В результате лабиринт перестал быть направленным потоком, но стал принципом действия, предполагавшего выбор и избирающего путь, огибающий прочные, прерывающие движение стволы колонн" (Скалли 1969: 52--53). Лабиринт создает место, но постепенно само место становится лабиринтным, оно теперь предполагает, вписывает определенный принцип поведения в пребывающее в нем тело, оно деформирует его, но уже не физической принудительностью единственно возможного пути. Место становится пронизанным невидимыми границами, где колонны лишь имитируют стволы божественной рощи, но где нет видимого принудительного пути. Путь предстает лишь как граница, не имеющая материальности, но тем не менее оказывающая формирующее (деформирующее) воздействие.

Не случайно, конечно, Скалли использует образ направленного потока-тот же, который использовал Аристотель, а после него Леонардо.